Евгений Прошкин: Слой

— Или... никогда?

— А вот этого не надо. Только позитив и работа, работа, работа. А я вам буду помогать. Мы ее одолеем, вот увидите.

— Кого?

— Амнезию. Случай не самый тяжелый, поверьте моему опыту. Я бы даже сказал, классический случай. У вас сформировалась ложная память, это значит, вы все-таки нуждаетесь в прошлом. Хуже, когда личность отторгает его полностью, а у вас произошло замещение реальных воспоминаний вымышленными.

— Понятно... — вякнул Петр. — Какими вымышленными? Я вообще ничего не помню!

— Так уж и вообще, — заулыбался Валентин Матвеевич. — А война? Сотники, перестрелки, засады?

В мозгу что-то промелькнуло, но такое расплывчатое и неопределенное, что Петр даже не стал пытаться.

— Крутится, а ухватить не могу.

— Ну и не хватайте ее, не надо. Мы лучше о приятном, — ласково проговорил доктор. — По семье не скучаете?

— Нет.

— Да, конечно, — спохватился Валентин Матвеевич. — Они же вас навещают постоянно.

— Кто?

— Жена, ребенок. Вы их помните?

— Послушайте, я фамилию свою только что узнал! И завтра опять забуду!

— Ну-ну, не горячитесь. Однажды утром вы проснетесь, и фамилия, так сказать, будет на месте. И многое другое. Все восстановится. Музыку любите? — невпопад спросил доктор.

Петр напрягся. В принципе он знал, что это такое, мог даже напеть несколько мелодий, но вот откуда они взялись...

— Спортом не увлекались?

— Возможно. В смысле, не исключено. Точнее — не в курсе.

— Женщины какие вам нравятся? Блондинки, брюнетки, смуглые, белокожие?

— Красивые.

— А как вы относитесь к гомосексуальным контактам? Я имею в виду, способны ли вы...

— Валентин Матвеич! — в сердцах воскликнул Петр.

— А что такого? Наука никогда не считала это отклонением. Общество — да, а наука...

— Нет, нет, нет! — заорал он. — Ни мужиков, ни детей, ни старух, ни животных!..

— Ну вот, базовые понятия сохранились. А живая кость мясом обрастет. Хочу показать вам кое-какие снимки...

— Да прекратите же! — взмолился Петр.

— А? А, нет, это не то, что вы подумали. Ваши близкие — жена, сын.

Петр двинул пальцем три цветных фотографии. Два портрета и общий план — обычный дачный участок: скромный домишко, парник, грядки, деревца. В центре — широкие качели, а на них два человека. Тот, что слева, — он сам. Знакомая небритость пухловатых щек, взъерошенные волосы, нетрезвая улыбка. Сигарета в зубах. Все остальное он видел впервые.

— А что за женщина рядом с вами? — невозмутимо спросил Валентин Матвеевич.

— Жена?

— Любовь. Люба. Снимки недавние, прошлого года, и она ни капли не изменилась.

Петр присмотрелся к супруге — баба как баба. Наверно, он мог бы с такой жить. Теоретически. Нет, не было ее. Вот врач сказал про засаду, и встрепенулось что-то, а Любовь — нет. Не цепляет. И юноша на другом фото... Длинная челка, немного смахивает на Гитлера. Почему он брюнет? На верхней губе — большая родинка... Ну как забыть родного сына? Петр натужился до боли в висках — ничего. Глухо. Не родной он ему, и дамочка эта — тоже.

«Шьют, — осенило его. — Лепят новую биографию. Сперва стерли настоящую, а теперь вдалбливают — либо чью-то чужую, либо вообще искусственную. Собрали тысячу фактиков, смонтировали снимки и пытаются из всего этого построить его прошлое. Оттого и не застревает в мозгах, не задерживается».

— Зачем вы это делаете?

— Вы опять за свое? — опечалился доктор. А главное, сразу понял, о чем речь. Интересно, сколько с ним уже возятся? Петр представил себе снег, но с решетками он не ассоциировался. Похоже, зимой он еще был на свободе. Не здесь. Не в этой странной дурке, где психи выглядят не более сумасшедшими, чем персонал. Фальшивая память — фальшивый дурдом.

С Валентином Матвеевичем они так ни о чем и не договорились. Еще десяток наводящих вопросов — столько же невнятных ответов. Завтра доктор велел прийти в двенадцать. Петр сказал, чтоб напомнили дежурной медсестре. На собственную память он не рассчитывал.

В туалете отиралось несколько симулянтов. Завидев Петра, Сашка прервал рассказ и протянул мятую пачку «Винстона». Его разбитая рука заживала на удивление быстро.

Петр взял кривую сигарету и отошел к окну. По краям рамы белели свежие бинты.

— Когда заклеить-то успели?

— Да еще вчера. Завхоз бесился, обещал всех на сульфу посадить.

— Вчера?..

Он провел ногтем по марлевой полоске. Действительно, уже высохла.

— Погоди, я разве не сегодня его открывал?

«Косари» многозначительно покашляли и гуськом двинулись вон.