Евгений Прошкин - Слой

«Он не собирается меня лечить, — с ужасом понял Петр. — Этот так называемый врач добивается лишь одного: чтобы легенда наконец осела в моем мозгу и прижилась. Когда я запомню все до мельчайших подробностей, меня объявят здоровым и... скорее всего выпустят. Иначе зачем им это нужно? Выпустят, да не отпустят. У них какие-то планы, судя по затраченным средствам — нешуточные».

Петр печально посмотрел в окно. За сквером гомонила улица — с машинами, прохожими, даже собаками. Обыкновенная, мирная. И поэтому ненастоящая.

— Валентин Матвеич, давайте начистоту. Кто я, по моей легенде?

— По вашей? — оживился доктор. — Ну, хорошо. Россия объята гражданской войной: бои в Москве, Питере и так далее. Вы — сотник, командир... э-э... сотни.

— Понятно, — перебил Петр. — Я-то кто во всей этой кутерьме?

— В какой?

— Здрасьте. Вы же сами только что...

— Хотите знать, кто вы? — переспросил врач. — Вы сотник.

— Ну?! И чего вы от меня хотите?

— Я хочу помочь вам вспомнить, мой дорогой.

— Что вспомнить?

— Вспомнить, кто вы на самом деле.

— Так ведь сотник!

Доктор сложил губы трубочкой и медленно выпустил воздух — получилось что-то вроде свиста.

— Давайте сначала. Никакой вы не сотник, а...

— Хватит меня путать, хватит дурака валять, — чеканно произнес Петр. — Я готов вызубрить ваши басни. Если это единственный путь на волю, то я согласен. Я также согласен выполнять приказы — если это будет мне под силу. Поймите, доктор, или как вас там. — Он перегнулся через стол и заговорил, глядя прямо в глаза собеседнику: — Внушать мне, что я псих, вовсе необязательно. Я принимаю игру. Дайте первое задание или назначьте проверку, как вам будет угодно. Но не делайте вы из меня сумасшедшего!

Валентин Матвеевич резко откинулся на спинку стула и, скрестив руки на груди, просидел так около минуты. Прищурившись, досконально изучил потолок, обвел взглядом сначала противоположную стену, потом и весь кабинет. Только в окно не посмотрел.

— Ну, хорошо. Просто с вами не получается. Хорошо, — повторил он не то мстительно, не то скорбно. — В открытую так в открытую. Петр Иванович Еремин, тридцати шести лет, нормальный человек, семьянин. Живет себе живет, на хлеб потихоньку-помаленьку зарабатывает — не ахти какой, но все же, бывает, и с маслицем. Пассивен, флегматичен, застенчив. Живет — небо коптит. Да вы не смущайтесь, что не герой, это как раз норма. Таких, как вы, большинство. Я и сам такой же. И вот однажды... Будете?

Доктор достал из стола пачку «Пегаса», затем, отодвинув занавеску, взял с подоконника массивную металлическую пепельницу. Прикурил сам и поднес огонек Петру. Дотянувшись до форточки, открыл ее пошире, опять — не глядя в окно.

— И вот однажды на нашего Петра Ивановича сваливается большая беда. Можно предположить — радость, но это вряд ли, в таких событиях обычно вся семья участвует. Был бы Петр Иванович покрепче духом, наверняка устоял бы. Попил бы водки, может, даже всплакнул и — преодолел. Только наш Петр Иванович не такой, не привык он к ударам судьбы, извините за пошлость. Закуклился, спрятался, как моллюск в ракушке, а чтоб самого себя половчей обмануть, чтоб не наткнуться на реальность, от которой бежал, нарисовал в своем домике другой пейзаж, на действительность совсем не похожий.

К счастью Петра Ивановича, творческой личностью он не был. В его серости — его же и спасенье. Некоторые уходят так далеко, создают себе миры настолько правдоподобные, что расколоть эту скорлупу удается не часто. У нашего Петра Ивановича случай полегче: посмотрел какой-то фильмец, да и поселился в его декорациях.

Отсюда наша тактика: найти тот фильм, познать ваш Суррогатный мир и доказать вам, что это чья-то фантазия, не более. Разрушим ваш панцирь, докопаемся до конфликта и будем понемногу, шаг за шагом, его снимать. Времени прошло достаточно, теперь вас это не должно так ранить. Не исключено, что вы и сами вернетесь, но с моей помощью — быстрее. Так что для начала примите на веру: боев в Москве нет.

— Допустим, — согласился Петр. — Допустим, войны нет. Откуда я тогда про нее знаю — с такими подробностями?

— Что вы называете подробностями? Картинки, которые изредка приходят вам на память? А вы не задумывались, почему всегда вспоминаете одно и то же? Ведь война — такое дело, там за неделю столько всего случается, что за год не перескажешь. А у вас одни штампы. Запомнили несколько эпизодов и спроецировали их на свою персону. Естественно, что себя вы воображаете в качестве сотника, то есть какого-то начальника. Это очень характерно для подобной личности — помечтать о власти. Я тоже иногда вижу себя полководцем. Поднимаю солдат в атаку, красиво погибаю, потом выбираю себе памятник посолиднее... Это просто такая разгрузка, ее не надо стесняться.