Евгений Прошкин - Слой

— Тебя как зовут? — тихо спросил Петр.

— Аркадий... А! Отпусти!!

— Я, Аркаша, какал на все ваши крыши. Ты, наверно, не в курсе, кто я, иначе раскрылся бы сразу — как кувшинка. Мне лишний труп статьи не испортит.

— Клянусь!..

— Верю. Ты не знаешь, кто заказал меня выпасти. Но догадываешься. Что-то слышал, что-то сам додумал.

Для активизации мыслительного процесса Петр подергал рукой.

— Партия... — мучительно выдавил студент. — Партия какая-то. Неизвестная, маленькая. У больших свои службы... Уй, отпусти, а? Задание странное, у нас таких еще не было. Фиксировать все контакты, но ты не основной. Через тебя мы должны выйти...

— На кого?

— На него. — Он сунул руку в задний карман и Достал увеличенную копию фотографии с паспорта. На снимке был Борис Черных.

— Вот так да... — проронил Петр. — Партия Прогрессивного Порядка?

— Да говорю же, я не...

— Сколько тачек?

— В работе? Три.

— Кто у дома остался?

— Никто. Все — за тобой.

— Может, тебе яйца не нужны?

— Честно. Там сейчас никого. Где мы столько людей возьмем? У нас не ЦРУ.

— Если наврал, я тебя найду, — предупредил Петр, разжимая хватку.

— Угу, — согласился студент. — А что начальству передать?

— Что им будет больнее.

Петр оттолкнул его на кучу преющего мусора и стремительно пошел назад, к Нижней Мухинской. Разыскав телефон-автомат, он сунул в прорезь карточку. После пятого гудка ему сказали:

— Это квартира Бориса Черных. Если вы не ошиблись номером, можете оставить свое сообщение...

— Девчонки, ответьте, это я.

— Петр? У тебя что-то случилось? — встревоженно спросила Настя. В трубке слышался разноголосый мужской смех.

— У меня — нет, а у вас? Что там за массовка?

— Ренат вернулся. Четырех мудаков с собой приволок.

— Разберемся. Костя как, вменяем?

— Относительно.

— Берите его в охапку и дуйте на новую базу.

— Тебе понравилось?

— Я еще не видел, — признался он. — Но старая точно не годится.

Из-за дальнего поворота вырулила темно-зеленая «четверка». Кого теперь искали сильнее — объект или пропавшего филера, — было неизвестно, но то, что минут через пять студент найдется, сомнений не вызывало.

— Настя, у вас четыре минуты, — сказал Петр и бросил трубку.

Кажется, в «Жигулях» его успели заметить. Он не знал, есть ли у группы наблюдения какой-нибудь аварийный план, но хорошо помнил, что, когда сам занимался слежкой, такой планчик имел. В него входила ликвидация объекта. Для мокрухи эти ребята не годились, но ведь он еще не всех видел.

Петр бросился в узкий проход между домами и выбежал на параллельную улицу. Не останавливаясь, пересек проезжую часть и снова влетел в какой-то мелкий дворик, за которым начиналась улица пошире, со светофорами и трамвайными путями.

Он скомкал фотографию Бориса и поднял руку. Желающих подвезти оказалось так много, что можно было устраивать конкурс на самого быстрого.

Доброе утро, предатель. Как спалось, предатель? Ничего? Вот и славно. Как сердчишко? В порядке? Это самое главное. Было бы здоровье...

Вставай, предатель, опоздаешь на завтрак.

Его продолжали держать в одноместной палате, по странному капризу архитектора — без окон. Впрочем, слово «держать» — для другого случая. Единственное, что было запрещено, — это передвижения по улице с десяти вечера до шести утра, но данный запрет касался всех граждан. В остальное время он был предоставлен самому себе.

На следующий день после того, как Мясник отключил его от аппарата, прибыл курьер из прокуратуры. Молодой парень, фактически школьник, вручил ему черную папку с золотым гербом. В папке Костя обнаружил выписку из постановления трибунала, которая уведомляла, что обвинения в измене родине, терроризме и подрывной деятельности с него, К.А. Роговцева, сняты. «Ввиду глубокого раскаяния и неоценимой помощи, оказанной следствию» — эта фраза была набрана обычным шрифтом, тем не менее буквы выглядели слишком крупными. Им было тесно в одной строке, и, оторвавшись от бумаги, они повисли у него над головой. И каждый, кто находился рядом — на расстоянии выстрела, — мог прочитать и про раскаяние, и особенно про неоценимую помощь. А потом все эти казенные витиеватости сократились до одного слова и отпечатались у него на лбу — навсегда.

Доброе утро, предатель.

Константин надел байковые штаны и футболку — теплые больничные рубахи из-за жары никто не носил. Как старик, не поднимая ног, он дошаркал до умывальника и открыл личный шкафчик. Бумажное полотенце, зубная щетка, станок — все, что нужно.