Евгений Прошкин - Слой Ноль

Не договорив, он распластался рядом и обмяк.

Мухин не мог пошевелиться, но правым глазом видел, как Немаляев встал из-за стола, куда-то ушел и вернулся. Опустившись на колени, Сан Саныч подложил им под головы подушки — этого Виктор не видел даже и открытым глазом, лишь почувствовал, что затылку стало мягко.

Впрочем, ему уже было все равно.

Кухонный линолеум прогнулся тонкой мембраной, Мухин упруго опустился — сквозь пол, сквозь землю сквозь все, что было вокруг. Подержав его в нижней точке, мембрана лопнула, и тело погрузилось еще глубже, хотя никакой глубины, так же как и никакого тела уже не осталось.

Первым ощущением было отсутствие всяких ощушений, вторым — страх. Виктор схватился за этот ужас как за что-то родное, единственно материальное; стра позволял ему чувствовать себя живым.

Впереди — Мухин понимал, что ни «впереди», ни «сзади» здесь нет, но так было лучше, так было привычней, — впереди показалась тонкая светящаяся лит Она не имела объема и, уж конечно, не имела цвета.

Виктор тем не менее воспринимал ее как тонкую и светящуюся. Линия развернулась — не вдруг и не постепенно — она просто развернулась, и это была данность. На струне, как на бесконечном корешке, затрепетали бесконечные же страницы — каждая, поворачиваясь, становилась то первой, то последней, и отличить их друг от друга было невозможно.

— Не ошалел еще? — раздалось то ли снаружи, то ли Внутри, словом, где-то.

— Ошалел, — признался Мухин, как — он и сам не понял. Он лишь выразил мысль, а чем, какими средствами — неизвестно.

— Мне понадобится минут пятнадцать.

Виктор собирался спросить, что голос имеет в виду, но спросить не смог — он наткнулся на что-то твердое, с резким запахом, и это в отличие от абстрактной книги было действительно неожиданно. Рот наполнился соленым киселем и какими-то осколками, спустя мгновение пришла боль — Мухин снова обладал телом.

Открыв глаза, он обнаружил черную решетку, делившую пространство на светлые квадраты. Когда зрение адаптировалось, он догадался, что это обычная белая плитка. Мухин разобрал множество надписей на русском, английском и китайском, в основном матерных, сделанных распылителем или маркером.

В печень врезался тяжелый ботинок, и Виктор с высоким кувырком отлетел в угол. Щека прижалась к холодной трубе — он даже успел получить от этого удовольствие, но в следующую секунду живот принял новый удар, и Мухин, скрючившись, бессильно заныл. Кроме грязного пола, он увидел три кабинки с засорившимися унитазами и ряд писсуаров, один из которых был измазан кровью. В маленькое окошко под потолком проникал дневной свет и ломался в прокуренном воздухе на отдельные лучи — голубые и серые.

Мухина били в общественном туалете, били двое или трое, впрочем, это не имело особого значения, поскольку он уже не мог не то что отмахнуться, но даже встать на четвереньки. Его били давно.

Он ни в чем перед ними не провинился, но парни в тяжелых ботинках имели на этот счет свое мнение, и их тоже можно было понять. И Виктор их почти понимал. Они на него надеялись, они готовились, а он их подвел — по банальной причине: его и самого подвели.

Поставщик Гусейн вторую неделю пытался спрыгнуть с героина. Вторую неделю, едва проснувшись, он накуривался шикарной казахстанской анаши и в течение дня периодически догонялся, поддерживая себя в таком состоянии до вечера. Удивительно, как он еще умудрялся что-то помнить. Он и сегодня не забыл, но сегодня ему попались голые семечки, и Гусейн, «пыхнув» прямо в машине, убился напрочь. Увидев солдат, шагавших в кинотеатр, он принял их за группу захвата и развеял весь товар по ветру, а упаковку — хорошо, что пустую, — проглотил.

Гусейн сказал: «Вик, то, что ты заказывал, будет завтра».

Парни в ботинках сказали: «Вик, мы договаривались на сегодня».

По-своему они были правы. Им нужно было не завтра, а сейчас. Они рассчитывали на дозу и ради этой дозы вот так же молотили в туалете какого-нибудь педи-ка или коммивояжера. Они достали деньги, а Мухин Принес одной травы — бесплатно, в качестве неустойки...

Виктора взяли за воротник и, приподняв, подтащили к стене. Он осоловело повел глазами и прочитал надпись:

«Помочимшчсь зело, радость обрете».

Слово «радость» стремительно приблизилось и влипло ему в лицо. На стене отпечаталась красная клякса, вроде тех, что показывают психиатры. Как кривая бабочка, отстранение отметил Виктор. Бабочка прилетела вновь и размазалась до целой птицы. Затем еще раз — и птица опять стала похожа на бабочку, но уже большую. Из всех запахов остался лишь запах крови.