Вадим Проскурин - Хоббит, который слишком много знал

Лишь в одном месте стена гор раздвигалась, открывая выход наружу. Здесь местные майары сотворили нерукотворный мост, аркой выгибающийся над пропастью, уходящий далеко-далеко.

Вдоволь налюбовавшись пейзажем, я обратил внимание на ближайшие окрестности. На краю котловины стояла деревня из пяти домов в один ряд, похожих друг на друга, как горошины из одного стручка. От ряда домов уходила утоптанная тропинка к мосту над пропастью. Никаких полей или огородов, никаких свинарников и курятников, никакой скотины на лугу. Как же местные жители добывают себе пишу?

Из-за угла самого дальнего от меня дома с радостными криками выбежала стайка хоббичьих детей - мальчик лет десяти и две девочки лет семи-восьми. Они играли то ли в салочки, то ли в какую-то другую игру, эта игра всецело заняла их, и они не обратили никакого внимания на мою фигуру, неподвижно застывшую менее чем в двухстах шагах от них. Поразительная беспечность!

Я посмотрел вдоль деревни и немедленно встретился взглядом со смазливой женщиной-хоббитом, сидящей на крыльце самого дальнего дома, из-за угла которого только что выбежали дети. Я вежливо поклонился и поспешил к ней, чтобы представиться по всем правилам. Негоже воспитанному хоббиту кричать через всю деревню, подобно людскому смерду.

- Приветствую тебя, почтенная, - обратился я к ней через минуту, сгибаясь в почтительном поклоне. - Хэмфаст, сын Долгаста, из клана Брендибэк к твоим услугам.

Женщина усмехнулась.

- Не оклемался еще, - сообщила она, - но хоть ходишь на своих двоих, а не валяешься пластом. Честер! - внезапно закричала она во всю глотку. Честер, иди сюда скорее!

Из недр дома выскочил вихрастый постреленок лет восьми, торопливо дожевывавший что-то запретное, если судить по хитрому выражению его лица. Увидев меня, он замер на месте, и грязноватый большой палец его правой руки немедленно скользнул в непроизвольно разинувшийся рот.

- Честер, - сказала женщина, - сходи к папе, скажи, что больной дядя уже ходит, но еще не совсем здоров. И смотри по сторонам, чтобы с тобой не случилось то же самое, что с дядей.

Честер задумчиво окинул меня взглядом сверху вниз, а потом снизу вверх (будь я женщиной, я бы сказал, что он раздевает меня взглядом), подвигал челюстью, будто продолжал что-то жевать, и задумчиво спросил:

- Так что, дядя не умрет?

- Нет, не умрет.

- Почему? Шаня умерла, а дядя не умрет. Это неправильно!

- Честер! - повысила голос женщина. - Бегом к папе! - Она повернулась ко мне. - Извини, почтенный, Честер еще недостаточно вырос, чтобы быть вежливым.

- Я не обижен, - ответил я. - На детей глупо обижаться.

Женщина облегченно вздохнула.

- Ну пойдем, что ли, в дом, - сказала она. - Проголодался небось.

Внезапно я понял, что действительно проголодался. И мы вошли в дом.

Внутри этот дом оказался в точности таким же, как и тот, в котором я очнулся, только этот дом не был пустым. Большой обеденный стол застелен скатертью, покрытой искусно вышитыми цветами, на полках множество мелких вещичек и безделушек, которые неизбежно появляются всюду, где живет женщина, слева и справа от окна висят традиционные гобелены. И эти гобелены немедленно притянули мой взгляд.

Гобелен слева от окна изображал пейзаж. Одинокая гора, столь огромная, что не поместилась целиком в картину, прихотью майаров на ее склоне возникла большая ровная площадка, и на этой площадке стоит город, обнесенный белокаменной стеной. Многочисленные здания, деревянные и каменные, громоздятся за стеной, дае башни, одна снежно-белая, другая грязно-серая, вздымаются в небо. Ворота крепости широко распахнуты, многочисленные хоббиты входят в них и выходят из них с деловым видом. А справа от ворот, на заднем плане... никаких сомнений, это тот самый ажурный мост над пропастью, который я видел минуту назад.

- Этот город... он сразу за мостом? - обратился я к хозяйке дома.

- Слава Оберику, к тебе возвращается память, - ответила она. - Это Сакред Вейл. Вспомнил?

Я отрицательно помотал головой и обратил взгляд на второй гобелен. Странная картина - воин в тяжелой броне и глухом шлеме, вооруженный длинным, слегка изогнутым мечом и небольшим круглым щитом, на котором изображен зеленый дракон, изрыгающий пламя. Воин сидит верхом на самом настоящем зеленом драконе, и на спине воина сквозь щели в броне торчат зеленые перепончатые крылья, в данный момент сложенные. Это что, помесь орка с драконом? Разве такое возможно? Воин сражается, он отбивается мечом от целой стаи куропаток-переростков. Несмотря на то что эти птицы не кажутся опасными, присмотревшись, понимаешь, что дела странного рыцаря совсем плохи. На его броне не видно разрубов и вмятин, но в его позе, в повороте головы, в замахе руки - во всем облике сквозит отчаяние, заметно, что он сражается из последних сил и недалек тот миг, когда одна из куропаток, более удачливая, чем ее товарищи, прорвется сквозь веерную защиту и... И что? Просунет свой нестрашный клюв сквозь смотровые щели шлема и вырвет глаза воина? Глупость какая! Но все же почему бой выглядит таким безнадежным?