Урсула Ле Гуин - Город иллюзий

Фальк прошел мимо этого места и вошел в лес, теперь уже не следуя тропе.

Лес здесь был редким, в нем росли статные лиственные деревья. Остаток дня он шел быстрым шагом и с такой же скоростью двинулся в путь на следующее утро. Местность снова становилась холмистой, цепи холмов пересекали его путь, вытянувшись с севера на юг, и около полудня он оказался в болотистой долине, полной ручьев, окаймленной двумя грядами холмов.

Он стал искать брод, барахтаясь в болотистых заливных лугах: непрерывно шел сильный холодный дождь. Наконец ему удалось выйти из этой угрюмой долины, на счастье, и погода стала проясняться. Когда он выбрался на гребень, из-за туч вышло солнце и стало своими лучами золотить обнаженные стволы и ветви деревьев. Это согрело его. Он продолжал свой путь, рассчитывая прошагать до самой темноты и только тогда разбить лагерь. Все теперь было ярким и абсолютно спокойным, если не считать падавших с концов ветвей капель и отдаленного свиста синичек. Затем он услышал, точно как в своем сне, шаги, которые следовали за ним немного слева в стороне.

Упавший дуб, который был препятствием, в одно мгновение стал его крепостью.

Фальк упал, укрывшись за ним, и, держа наготове пистолет, громко крикнул:

— Эй, там! Выходи!

Долгое время все было тихо.

— Выходи! — приказал мысленно Фальк. Внезапно до него донесся слабый, противный запах.

Из-за деревьев вышел огромный дикий кабан.

Он пересек человеческие следы и остановился, низко наклонив голову и обнюхивая землю. Нелепая огромная свинья с могучими плечами, острой спиной, сильными, запачканными грязью ногами находилась невдалеке от человека. Кабан поднял голову, и на Фалька посмотрели крохотные сверкающие глазки.

— Ах, человече, — гнусаво сказало создание.

Мышцы Фалька напряглись, он еще крепче сжал рукоятку лазерного пистолета, но стрельбу решил пока не открывать. Раненый боров может быть быстр и опасен. Фальк крепче прижался к стволу дерева, стараясь не шевелиться.

— Человек, — снова проговорил дикий кабан, — думай для меня. Слова мне трудны.

Рука Фалька, державшая пистолет, задрожала.

Неожиданно для самого себя он громко произнес:

— Ну и не говори тогда. Я не умею передавать мысли. Давай, иди своей дорогой, кабан.

— Ах, человече, поговори со мной мысленно.

— Уходи или я выстрелю!

Фальк выпрямился и вскинул пистолет в направлении животного.

Маленькие сверкающие свиные глазки злобно уставились на оружие.

— Нехорошо забирать чужую жизнь, человек! — проскрежетал кабан.

Фальк снова собрался с духом, но на этот раз ничего не ответил, будучи уверен, что зверь не поймет его слов. Он несколько раз повел дулом пистолета из стороны в сторону, потом снова прицелился и опять произнес спокойным голосом:

— Уходи, зверь, и я не сделаю тебе ничего дурного.

Кабан в нерешительности опустил голову, затем с невероятной быстротой, как бы освободясь от связывающей его веревки, повернулся и опрометью кинулся в том направлении, откуда пришел.

Фальк постоял неподвижно некоторое время.

Через несколько минут, успокоившись, он снова продолжил свой путь, но сейчас шел, держа пистолет в опущенной руке наготове.

Существовали старинные предания о говорящих зверях, но обитатели Дома Зоува считали их просто сказками. Фальк ощутил кратковременный приступ тошноты и такое же желание громко рассмеяться, когда зверь убегал, громко продираясь сквозь чащобу.

— Парт, — прошептал он.

Сейчас ему обязательно нужно было хоть с кем-то поговорить.

— Я сейчас получил неплохой урок этики от дикого кабана. О, Парт, вернусь ли я когда-нибудь к тебе?

Он поднялся по крутому склону, заросшему кустарником. На вершине холма лес был реже, и Фальк увидел между деревьями свет солнца и чистое небо.

Еще несколько шагов и он вышел из-под ветвей на опушку. Зеленый склон опускался к садам и распаханным полям, окружавшим широкую открытую реку. На противоположном берегу реки на огороженном лугу паслось стадо в полсотни голов, а еще дальше, перед западной грядой холмов, располагались сенокосные луга и сады. Чуть южнее от того места, где стоял Фальк, река огибала невысокий бугор, на обрыве которого озаренные низким вечерним солнцем возвышались красные трубы Дома.

Он имел такой вид, как будто был перенесен в эту долину из какого-то другого места, из тех веков, которые раньше назывались золотыми.

Дикость безлюдного и очень близкого к нему Леса, казалось, не могла коснуться его. Он как бы воплощал в себе пристанище, какое-то обещание, вселял уверенность в порядок. Это было произведение Человеческих Рук, гимн их труду. Какая-то слабость охватила Фалька при виде дыма, поднимавшегося из его красных кирпичных труб. Огонь очага…