Андрей Дашков - Дракон

Мор понимал, что эти трое хотят напасть на него не потому, что испытывают голод. В их действиях не было никакой рациональной необходимости. И в пустых глазах вожака он увидел подтверждение этой бессмыслицы. Подобным образом вели себя дегро. У Мора не осталось сомнений – с дегро Кен всегда поступал одинаково.

Это была его вторая настоящая схватка, и установть контроль оказалось намного проще, чем в первый раз. Но на саму атаку он потратил энергию, источник которой сделался недоступным, как только Дубль разделился.

В какой-то момент Алекс начал видеть то, чего не должен был видеть. Затем к зрительным образам добавились звуки и запахи, а некоторое время спустя он уже осязал чью-то вывернутую наизнанку липкую кожу и ощущал дьявола внутри себя. Что-то проникло в его плоть, стало его новой плотью, непривычной, будто он втиснулся в резиновый мешок для перевозки трупов. А его плоть в результате подмены была отдана на растерзание невидимому палачу.

На стенах переулка, на грязных мусорных контейнерах, на крышках канализационных люков, на заплеванном асфальте, в мутных лужах и даже в небесах появились изображения. Они непрерывно менялись, перетекая друг в друга и создавая пространственный лабиринт, в котором очень скоро увязал взгляд. Наступал паралич внимания. Этих изображений – но не совсем изображений! – были десятки, сотни, тысячи. За ними скрылся силуэт маленького волосатого говнюка.

Крошке Алексу показалось, что он под кайфом угодил в какое-то дурацкое компьютерное кафе, только не испытывал от этого ни малейшего удовольствия. Он почувствовал себя так, словно его мозг был краном в огромной цистерне с дерьмом и теперь кран прорвало. Вовне выплеснулось то, что хранилось прежде в искалеченной памяти Алекса, – наглухо запертое, запечатанное болью, залитое алкоголем, замаскированное наркотиками, уже почти забытое и спрятанное от самого себя. Но сейчас ЭТО возвращалось.

Тошнотворные переливающиеся «картинки», которые воспроизводили с чересчур изощренными подробностями различные эпизоды поганой жизни Алекса, окружали его; ненавистные голоса вползали в уши, запахи вливались в ноздри и хватали за желудок. Он сделался податливым, как презерватив. И что-то – чужая неумолимая воля – натягивало его, пустого и прозрачного, на чудовищно искаженную материализацию воспоминаний и грязных фантазий. Хуже всего было то, что он не мог остаться пассивным зрителем извращенного шоу, где демонстрировалось содержимое его вывернутой наизнанку душонки. Пока помои удерживались внутри, импульсы безумия были направлены вовне, на разрушение несправедливо устроенного мира; сейчас все стало наоборот: Крошка поневоле занялся самоуничтожением. К этому его принуждало несметное количество двойников, корчившихся в глюках, – псы, озверевшие от многолетнего голода и раздиравшие хозяина на куски после того, как им удалось выбраться из вольера.

Алекс даже не думал о том, кто открыл вольер. Ему было не до этого. Часы отсчитали всего несколько секунд. Их хватило, чтобы он свихнулся окончательно. По бедрам сползало что-то теплое. Анальный сфинктер подвел Крошку впервые за последние пятнадцать лет его жизни. Он обделался, но это был сущий пустяк в сравнении со всем остальным.

Реальность рассыпалась на тысячи фрагментов. Соответственно, Крошка Алекс развалился на тысячи человекоподобных существ, проживавших заново худшие моменты своих гнусных жизней. Концентрация мерзости превышала все мыслимые и немыслимые пределы…

Он насиловал свою мать, и дружки помогали ему… Его самого насиловал папаша, у которого смердело изо рта и которого он не помнил, но точно знал, что не ошибся… Он вскрывал себе вены ржавым тупым ножом… Он отрезал кошке голову… Задыхался в гигантской давильне и слышал, как трещит его грудная клетка… Он стал кастратом и пел в церковном хоре… Злейший враг кончал ему в рот… Убитый полицейский с дырой в груди, улыбаясь, подходил к нему, хватал его за уши, целовал взасос, а затем откусывал Крошке губы и язык… Совсем еще маленький Алекс изучал с помощью опасной бритвы анатомию девочек… Он лежал с распоротым животом, и крысы пожирали его кишки… Он заживо переваривался в чьем-то желудке… Ему забивали гвозди в череп, превращая в пародию на сенобита…

И это была только ничтожная доля того, что зафиксировало его рассыпавшееся на песчинки сознание. А было еще и то, для чего в ограниченном лексиконе бедняги Алекса не нашлось слов. Стертый в порошок жерновами внезапного ада, он так и не успел понять, что к этому причастен волосатый карлик. Алекс утратил связь с реальностью и не знал, что происходит с двумя его дружками.