Андрей Дашков - Дракон

Голос инстинкта звучал громче, по мере того как смолкали другие голоса. Инстинкт подсказывал Барсу: ОНА настоящая.

Он понял, что, сам того не желая, нашел легендарную Башню Света.

До его слуха доносились голоса митов – те молились, рыдали, а кое-кто даже смеялся. Они радовались так, будто чудом избежали неминуемой гибели, и благодарили за это своего Бога. Бог и свет – в их сознании эти понятия были неразделимы.

Но Барс, совершавший долгие странствия не только в ледяных просторах, но и в измерениях Теней, знал, что абсолютный Свет слепит и сжигает, уничтожая все живое. Истина во всей своей полноте не может быть разделена, как наследство, и принадлежать кому-либо в виде обломка, по которому догадываешься о целом. Так же бессмысленно пытаться сложить мозаику из фрагментов, разбросанных повсюду – от сновидений до священных книг суггесторов. Истина едина и самодостаточна. Она побеждает покушающихся на нее, превращая их в НИЧТО, растворенное в ВЕЗДЕ. Тьма защищает, прикрывая собой, словно щитом, осколки бытия, которые в противном случае вообще не могли бы существовать.

Но было еще кое-что, кроме Истины, в чем отчаянно нуждались миты. Надежда. Любовь. Утешение. Руки, готовые принять по ту сторону непереносимого ужаса. Сердце, готовое простить что угодно. Лекарство, способное избавить от адской боли.

…Тем временем узкий луч сместился и упал на маленький караван Барса. Образовалась тропа света. В направлении Башни лед сверкал, как полированное лезвие ножа; фигуры собак и людей казались сгустками мрака, пойманными в прозрачную сеть. Смотреть на слепящий источник, посылавший луч, было невозможно, но даже Барс готов был признать, что двигаться по освещенной тропе гораздо удобнее. И если бы тюремщик в его мозгу внезапно проснулся и обрел прежнюю власть, он не сумел бы столкнуть супера с пути ценой потери рассудка – Башня притягивала слишком сильно. Ее притяжение становилось неодолимым.

Где-то поблизости, конечно, находилось кладбище суперанималов. Лед хранил доказательство прерванного рода – то, что означало для Барса освобождение. Однако он чуял за всем этим тень своего заклятого врага. Тень в сияющих доспехах света – как ни странно, Барс еще был способен оценить мрачную изощренную красоту подобного превращения.

И он двинулся к месту предстоящей последней схватки – во всяком случае, так ему казалось. Он замыкал круг длиной в жизнь. Вернулся туда, откуда начал свой путь супера. Туда, где был запущен код Передачи. В контексте Программы он оказался холостым выстрелом, засохшим побегом на эволюционной ветви. Но это перестало иметь для него решающее значение. Он ощущал спокойную безнадежность.

Он шел по улицам, пряча добытое в схватке оружие под одеждой из звериной шкуры, – изгой, пытающийся остаться в живых не из-за надежды на возвращение, а ради самой жизни. Вокруг не было никого, кто мог хотя бы смириться с его существованием.

Он остановил кровотечение и уменьшил боль до приемлемого уровня. Он мог бы подавить ее полностью, но сознательно не сделал этого: боль несла полезную информацию о состоянии и степени подвижности поврежденной конечности…

В ярко освещенных пещерах он видел исступленно трясущихся митов, которыми овладел тяжелый монотонный ритм. Из рассказов Кена Мор знал, что подобное происходило и на фермах, когда шаманы-суггесторы устраивали племенные пляски. Но там, в мире холода и льда, обнаженной сути и нескрываемого страха, инструментами служили барабаны с мембранами из человеческой кожи и полые кости дегро, с помощью которых извлекались тоскливые звуки, похожие на сдавленный вой. А тут было совсем другое: насилие над естеством, проявлявшееся во всем – в вони специфических болезней, в проткнутых металлическими побрякушками телах, в звучании, лишенном природной окраски.

Он шел сквозь этот бессмысленный шум, хаос вспышек и ложных угроз, преодолевал постоянный давящий фон. Мора тянуло в темноту, в безлюдное тихое место; он ощущал острую необходимость хотя бы немного приглушить импульсы, которые раздирали на части его обостренное внимание – ведь каждое мгновение он ждал новой атаки с любой стороны.

Однако найти такое место оказалось непросто. Мор осознавал, что выглядит чужеродным элементом среди непрерывной отупляющей суеты. Он неоднократно ловил на себе любопытные взгляды, которые вызывали в нем агрессию, но ему приходилось сдерживать себя, потому что митов было много, слишком много. Слабые собираются в стаи; их спасение – в количестве. Здесь этот универсальный закон приобрел особое значение. Интересы стаи доминировали над всем. Те, кто восставал, обрекали себя на преследование. Сильным был уготован ад при жизни, слабым – медленная смерть. Адом при жизни было, конечно, заточение.