Исай Давыдов - Я вернусь через тысячу лет

– Они считают, что им некуда отступать, – поясняет Тушин. – Все ра, которые остались у нас, говорят одно и то же. Племя слишком долго отступало перед другими племенами. Больше отступать некуда. Они решили драться до конца. Тут особый случай, ребята. Нам просто не повезло. Мы попали в цепную реакцию жестокости. Кто-то ее начал – мы обязаны кончить. Жестокость всегда дает цепную реакцию... И далеко не всегда она приводит к виновникам. Чаще страдают невинные. Еще если бы эти ра не были нашими соседями, не видели нашу жизнь, не убивали нас, – мы могли бы прийти к ним по-хорошему и учить их работать. Так, как сказал Марат. И с другими племенами мы так и сделаем. Этих же остается только задобрить и задабривать без конца.

– И тогда они станут наглыми, отвратительными паразитами, – в тон Тушину продолжает Марат. – Ничем другим они не могут стать, если мы дадим им прежде всего сытость.

Тушин усмехается, качает крупной круглой головой, которая крепко, как влитая, сидит на короткой шее.

– Мы же дадим им не только сытость, Марат! Мы дадим им образование, удобства, медицину, культуру.

– Они не поймут удобств! – Марат снова вскакивает с кресла и нервно шагает по комнате. – Они способны оценить только те удобства, которые сделаны их руками. Пусть по нашей мысли – но их руками! Им не нужна будет культура, если за нее не будет выдаваться лишний кусок. Ведь потребность в культуре воспитывается веками, передается из поколения в поколение. Даже в великом двадцатом веке, в культурнейших странах мира миллионы грамотных людей прекрасно обходились без книг и газет. И не испытывали потребности. Потому что им не платили за это. Так то был двадцатый век! А мы имеем дело с пещерным человечеством. Все земляне прекрасно знают, что нашу милую Ра удалось обучить грамоте. Но ведь все также знают, что она не берет в руки книг. Знания еще не родили потребность. Я убежден – к культуре их можно привести только через труд. Труд ради пищи. Культурнее труд – больше пищи. Культурнее быт – больше сил для работы. На это уйдет жизнь не одного поколения. Но в конце концов это даст людей, способных воспринять нашу культуру. И затем создать свою. И сытость должна быть для них наградой за этот долгий и трудный путь. Мы можем сейчас дать сытость маленьким детям, старикам. Но если мы для начала дадим сытость всему племени – мы развратим и погубим его!

– Ты думаешь так же? – спрашивает Тушин меня.

– Почти.

– Значит – единомышленники?

– В главном.

Марат удивленно смотрит на меня. Ведь я с ним так спорил!..

– Что же ты считаешь главным? – спрашивает меня Тушин.

– Пора начинать, хотя, может, и не так, как предлагает Марат.

– Как предложил бы ты?

– Можно построить специальных киберов. Забросить их в племя.

– Цель?

– Сбор информации. Привитие племени каких-то трудовых навыков. Сразу можно было бы понять и реакцию дикарей на все это. А потом учесть ее.

– Киберы все испортят! – Марат резким движением руки как бы отбрасывает мою мысль в сторону. – Тут нужен человек. Все нюансы не запрограммируешь.

– А главное – мы не можем сейчас построить киберов... – Тушин вздыхает. – Негде строить... – Он переводит взгляд на Марата и признается: – У тебя серьезные доводы, Марат! От них не отмахнешься. Мы обсудим их на Совете. Придешь на Совет?..

Мы уходим от Марата вместе с Тушиным. Как-то так получилось, что Тушин увел меня с собой. И в лифте Тушин неожиданно предлагает:

– Поднимемся на крышу? Походим, Алик?

Я машинально киваю и снова удивленно гляжу на него. Почему он назвал меня Аликом? Откуда он знает это домашнее мое имя?

Он понимает мой взгляд и улыбается:

– Не удивляйся, дружище! Мне мама сказала, что дома тебя звали Аликом.

Мы выходим на крышу. Здесь пустовато и прохладно. В дальнем конце, за низкими столиками, тянут тайпу несколько парочек. За ними замерли ажурные стрелы кранов. В противоположном конце крыши так же неподвижно, безмолвно стоят полосатые вертолеты, и пригнувшиеся края их винтов чем-то похожи на опустившиеся лепестки вянущего цветка. На западе еще пылают багровым и оранжево-золотым пламенем края облаков, а на востоке уже густеет синяя тьма и зажигает первые звезды. И звонкая тишина кругом – полная, расслабляющая, бездонная тишина. Как у нас, в вечернем уральском лесу. Как у Бируты, на притихшем, засыпающем взморье. Такая мирная-мирная тишина.

– Какая у тебя программа, Алик? – тихо спрашивает Тушин. Я не понимаю вопроса и опять удивленно гляжу на него.