Джон Пил - Времяточец - Бытие

Если её манера одеваться показалась ей сомнительной, то он был одет просто возмутительно. Потёртые туфли, которые, похоже, не чистили уже лет десять; мешковатые брюки; болтающийся пиджак безвкусного коричневого цвета; цветастый галстук, плохо завязанный; и свитер, украшенный вопросительными знаками. На стуле рядом с ним лежала коричневая шляпа и разноцветный шарф, почти такой же отвратительный, как и его галстук. На спинке стула висел зонт.

Она всмотрелась в человека, изучая его лицо. Скуластое лицо, много складок от смеха. Непонятного возраста. Если бы оно ещё и было ей знакомо! Но она не могла даже вспомнить, видела ли она его раньше.

Что же, по крайней мере, у него могли быть ответы, которые могли бы ей помочь. Она взяла его рукой за запястье и потрясла:

— Эй, проснись!

Немедленной реакции не было, поэтому она потрясла его ещё раз, в этот раз сильнее. Он мгновенно вырвался из её руки, кувыркнулся назад, и вскочил на ноги в боевой стойке; его глаза горели, лицо было жестоким. Увидев её, он расслабился.

— Сколько раз тебе говорить, не делай так! — сердито сказал он. — Нарушая мой транс, ты могла необратимо повредить мою психику, — он уставился на неё немного близорукими глазами. — Ты что, причёску сменила? Мне не нравится.

Он отвернулся от неё и нагнулся над центральной панелью, что-то изучая.

— Я понятия не имею, о чём ты говоришь, — сказала она ему.

Не оборачиваясь к ней, он сказал:

— Ну, обычно ты носишь волосы как бы связанными…

— Да я не о волосах, — резко сказала она. — А обо всём.

Это привлекло его внимание. Он развернулся и внимательно на неё посмотрел.

— Ты не могла бы объяснить?

— Я ничего не могу объяснить, — несчастным голосом сказала она. — Я ничего не знаю. Кто я такая? Кто ты такой? Я тебя знаю?

— О боже… — он начал нервно покусывать ноготь. — Совсем ничего не помнишь?

Она покачала головой.

— Но ты можешь говорить по-английски… и одеваться.

— Я помню всякие общие вещи, — сказала она ему. — Но когда пытаюсь вспомнить что-нибудь о себе, то ничего не знаю.

Он снова повернулся к панели, и начал что-то на ней переключать. Задержавшись возле одного из приборов, он сильно ударил по нему рукой.

— Вот чёрт! У меня было подозрение, что это ошибка. Надо было прислушаться к себе… Но разве я себя слушаю?

— А мне почём знать? — сердито спросила она. — Я хочу знать, кто я такая и что со мной произошло!

— Дело не в том, что с тобой произошло, а в том, что из тебя вышло, — загадочно произнёс он. — Я редактировал свои бесполезные воспоминания и, похоже, установил слишком сильное поле. Я стёр не только свои нейронные связи, но и твои тоже.

Многое из этого было неясно, но одну вещь из сказанного она смогла понять.

— Хочешь сказать, ты сделал так, что я всё забыла?

— Боюсь, что да, — извинился он. — Совершенно случайно, разумеется.

Она не понимала, злиться ей или нет. Стал бы человек злиться, если бы у него украли память? Это было бы логично, и она явно чувствовала себя недовольной.

— Ах ты идиот! — закричала она. — Ты что со мной сделал?!

Он нервно топтался с ноги на ногу.

— Ну, надеюсь, что ничего такого, чего не смогу исправить, — ответил он. — Все твои воспоминания должны быть всё ещё в телепатических контурах ТАРДИС, так что всё, что мне нужно сделать, это… — он сильно ударил по приборам кулаком.

Внезапно возле панели материализовался ещё один человек. Этот был высокий и импозантный. На его худом теле были длинный бордовый пиджак и длинный красный шарф. На его кудрявую шевелюру была водружена бордовая шляпа. Лицо явившегося растянулось в широкой зубастой улыбке.

— Здравствуй, Доктор! — сказал он.

— О нет! — её спутник смотрел на незваного гостя почти с отчаянием.

— Кто это? — заволновавшись, спросила она.

— Это я…

— Хватит уже ходить!

Гудея замер, уже занеся ногу, затем осторожно вернул её на выложенный известняком пол и виновато вытер об одежду вспотевшие ладони. Он с опаской посмотрел на Эннатума, который небрежно развалился в своём инкрустированном золотом кресле, как будто у него не было никаких забот. Гудея знал, что у него никогда не будет такого же самообладания (или самонадеянности), какое излучала внешность второго участника заговора.

— Ты что, совсем не переживаешь? — спросил он, теребя свою бороду.