— Мы не знаем. Он, можно сказать, болен. Возможно, ему что-то чудится. Возможно, это какая-то идея-фикс…
— Болен… — сказала Майя и покачала головой. — Может быть. А может быть, и нет… Что вам надо от меня?
— Вы виделись с ним еще раз?
— Нет. Он обещал позвонить, но так и не позвонил.
— Почему же вы ждете его здесь?
— А где мне его еще ждать? — спросила она, и в голосе ее было столько горечи, что Максим отвел глаза и некоторое время молчал.
— А куда он собирался вам звонить? — спросил он наконец. — На работу?
— Наверное… Не знаю. В первый раз он позвонил на работу.
— Он позвонил вам в Музей и сказал, что приедет к вам?
— Нет. Он позвал меня к себе. Сюда.
— Майя Тойвовна, — сказал Максим. — Меня интересуют все подробности вашей встречи. Вы рассказывали ему о себе, о своей работе… Он рассказывал о своей… Постарайтесь вспомнить, как все это было.
Она покачала головой.
— Нет. Ни о чем таком мы не разговаривали. Я уже потом сообразила, уже дома, что я так ничего о. нем и не узнала. Это действительно странно… Мы столько лет не виделись.» А ведь я расспрашивала его: где ты был, что делал… но он отмахивался и кричал, что все это чушь, ерунда, все это обморок души — так он говорил.
— Значит, он расспрашивал вас?
— Да нет же! Все это его не интересовало… Кто я, как я… Одна или у меня кто-нибудь есть… чем я живу… Он был как мальчишка… Я не хочу об этом говорить.
— Майя Тойвовна, не надо говорить о том, о чем вы не хотите говорить…
— Я ни о чем не хочу говорить!
Максим поднялся, сходил на кухню и принес ей воды. Она жадно выпила стакан до дна, проливая воду на свое серое платье.
— Все это никого не касается, — сказала она, возвращая стакан Максиму.
— Не надо говорить о том, что не касается, — сказал Максим. — Просто расскажите, о чем он вас расспрашивал.
— Я же говорю вам: он ни о чем не расспрашивал! Он рассказывал, вспоминал, рисовал, спорил… как мальчишка… Оказывается, он все помнит! Чуть ли не каждый день от утра и до самой ночи! Где стоял он, где стояла я, что сказал Рекс, как смотрел Вольф… Я ничего не помнила, а он кричал на меня и заставляй вспоминать, и я вспоминала… А как он радовался, когда я вспоминала что-нибудь такое, чего он сам не помнил!..
Она замолчала.
— Это все о детстве? — спросил Максим, подождав.
— Ну конечно! Ведь я же вам говорю, это никого не касается, это только наше с ним!.. Он и правда был как сумасшедший… У меня уже сил не было, я засыпала, а он будил меня и кричал в ухо: а кто тогда свалился с качелей? И если я вспоминала, он хватал меня в охапку, бегал со мной по дому и орал: правильно, все так и было, умница, правильно!
— И он не расспрашивал вас, что сейчас с учителем, где школьные друзья?
— Я же вам объясняю: он ни о чем не расспрашивал! Можете вы это понять? Он рассказывал, он вспоминал и требовал, чтобы я тоже вспоминала…
— Да, понимаю, понимаю… — сказал Максим. — А что он, по-вашему, намеревался делать дальше?
Она посмотрела на него с презрением.
— Ничего вы не понимаете, — сказала она.
Некоторое время они молчали.
Голос Максима:
«…В общем, она права. Я получил ответы на вопросы Экселенца. Я знаю теперь, что Абалкин НЕ интересовался работой Глумовой, что он НЕ намеревался использовать ее для проникновения в Музей, но я совершенно не понимаю, какую цель он преследовал, устраивая эту ночь воспоминаний. Сентиментальность? Дань детской любви? Возвращение в детство? Не верю. Цель была практическая. Абалкин хорошо ее продумал и достиг, не возбудив у женщины никаких подозрений. Ведь она тоже явно не понимает, что это было на самом деле. Остается еще один вопрос. Неприятный вопрос. Можно схлопотать по физиономии и вполне заслуженно…»
— Майя Тойвовна, — произнес Максим, глядя в сторону. — Скажите, а чем было вызвано такое ваше отчаяние, которому я был невольным свидетелем в нашу прошлую встречу?
Он спросил и замер, ожидая взрыва. Но взрыва не произошло.
— Я была дура, — сказала Майя Глумова довольно спокойно. — Дура истеричная. Мне почудилось тогда, что он выжал меня как лимон и выбросил за порог… Теперь-то я понимаю: ему и в самом деле не до меня… Я, дура, все требовала от него объяснений, а он ведь не мог мне ничего объяснить. Он же знает, наверное, что вы его разыскиваете…
Максим поднялся.
— Большое спасибо, Майя Тойвовна. Я ухожу, По-моему, вы неправильно поняли наши намерения. Никто не хочет ему вреда, клянусь вам. И если вы встретитесь с ним, постарайтесь, пожалуйста, внушить ему эту мысль.
Читать дальше