Владислав Виногоров - Повстанец

Я инстинктивно напрягся и шагнул через порог левого «пенала». На окне висят шторки симпатичной расцветки, у левой стены — кровать, у правой — два шкафчика, у окна — стол со стулом. Я бы, конечно, предпочел кресло, но тут пока ничего сделать нельзя. И так перетопчусь.

— Нравится? — спросила заглянувшая в комнату Салус.

— Да, — довольно честно ответил я. Можно было бы кровать пошире, но пока и этой хватит, а как пойдут дамы… так и буду что-то решать. Нечего наглеть с самого начала.

— Все удобно? — поинтересовался Алус. Я кивнул. — Тогда марш мыть руки и на кухню: обедать будем!

Против этого я абсолютно не возражаю. А потом можно и разобраться в себе. Я кивнул, улыбнулся и последовал за своими приемными родителями. Похоже, что они были очень рады. Ну и не за что их пока расстраивать.

Лето пронеслось так быстро, что я и не заметил. Со своими приемными родителями я уже подружился, и теперь меня надлежит отправить в школу. Во второй класс, стало быть. Ужасно! Когда я окончил это богоугодное заведение впервые (однако!), то наивно полагал, что больше уже туда не вернусь. И вот тебе на: приходится учиться снова. Это, пожалуй, то, чего я бы предпочел избежать, но боюсь, что не получится. Сегодня последний день лета, а завтра… А завтра я, как последний дурак, иду во второй класс. Какая же Альтус скотина! Вот так взять и подставить ни в чем не повинного человека. Впрочем, относительно ни в чем не повинного — это я, кажется, загнул. Но по мне лучше уж каторга, чем возвращаться в эту гадючню, которую по непонятной мне причине называют лучшими годами жизни. Но каторга мне не светила в любом случае, значит, придется идти учиться… Интересно, а что мне делать, если спросят, что я проходил в прошлом году? Что проходили мои будущие одноклассники — я догадываюсь. А что проходил я? Подготовку к перевороту? Было бы интересно так ответить. Еще интереснее посмотреть на реакцию окружающих. Или не очень? В смысле, не очень интересная реакция будет. Какая разница, если я ничего подобного все равно не скажу? Я буду прилежно учиться писать и считать. Если со счетом проблем не должно быть, то вот с письмом… почерк у меня ужасный! Кстати, злые языки утверждают, что по этому самому почерку очень даже несложно выявить человека. Точнее, не выявить, а определить: именно этот человек писал те или иные документы или это делал не он. А что будет, если кто-то додумается направить мои «произведения» на графологическую экспертизу? Только бред это полный. Кому интересен восьмилетний сопляк? Вроде никому. Но я вот валяюсь без сна на кровати в своей комнате. Уже второй час ночи, а глаза и не думают закрываться. Чего я опять себя накручиваю? Я ведь все лето даже не вспоминал обо всех этих дурацких самокопаниях. Жизнерадостно лазил по деревьям, зарывался в песок по самые уши, дрался со сверстниками…

Одна из таких потасовок закончилась очень нехорошо. Десятилетний ублюдок, который решил, что ему можно все только по той причине, что он старше меня на два года, попробовал накрутить мне уши. Теперь он очень серьезно лечит свое мужское достоинство: мой маленький рост дал мне очень большое преимущество — схватить его за гениталии и резко дернуть вниз оказалось делом плевым. Потом, естественно, был длительный «разбор полетов». На вопрос дурака участкового я ответил, что этому приему меня научил отец, а когда этот придурок начал недобро коситься на Алуса, я объяснил, что речь идет о НАСТОЯЩЕМ моем отце. Он сразу успокоился и порекомендовал так больше не делать. И тут меня прорвало. Я озверел настолько, что забыл о том, сколько мне лет и кто я. Думаю, что бедный легавый потом не одни сутки в себя приходил. Голос мой перешел на свистящий шепот, и я этим самым свистящим шепотом порекомендовал мусору лучше следить за малолетними ублюдками, которые позволяют себе пытаться крутить уши младшим только по той причине, что сами выше ростом. А ежели таковое повторится в дальнейшем, то я торжественно обещаю, что оборву гаденышу яйца полностью. И это будет справедливо и правильно, так как такая мразь не имеет права на потомство. Когда моя тирада закончилась, вид у участкового был пришибленный. Папаша пострадавшего попытался что-то вякнуть, но тут Алус неожиданно меня поддержал. Он очень вежливо поинтересовался, а не будет ли многоуважаемый оппонент любезен настолько, что объяснит: по какой причине его чадо пытается обижать младших? При этих словах я с трудом подавил улыбку, а мой приемный отец продолжил: если он, Алус, еще раз услышит о чем-то подобном, то не поленится собственноручно надрать уши сначала отпрыску, а потом и папаше, который не в состоянии объяснить своему туповатому чаду, что младших обижать нехорошо.