Дмитрий Веприк - Карты рая

«На самом деле жанр робинзонады как минимум на три тысячи лет старше самого „Робинзона“«, — прочитал он. — «Еще в Древнем Египте была написана повесть о человеке, чей корабль погиб и которого забросило на остров, где обитал волшебный и мудрый говорящий змей. Этот змей был последним из себе подобных, единственным уцелевшим на Земле, и ему вскоре тоже предстояло погибнуть по воле каких-то загадочных сил. Что это были за могучие силы, автор папируса почему-то не говорит. Тут можно пофантазировать на тему довлевшей над автором жреческой цензуры, но скорее всего он просто почувствовал, что потенциал взятой в разработку идеи намного выше его творческих способностей.

Да и вообще, читая эту сказку, трудно удержаться от чувства досады на автора, который совершенно игнорирует любые возможности драматизировать или усложнить сюжет. Начинается повествование — во всяком случае сохранившийся текст — со слов «Мой корабль погиб, и погибли все мои люди». Почти так же, как детский вариант истории Робинзона Крузо. Но если на протяжении дальнейших ста-двухсот страниц (в зависимости от формата книги, редакторской версии, размеров шрифта и количества иллюстраций) Робинзон спасает с разбитого корабля вещи, ловит и размножает коз, строит хижины и сеет хлеб — и мы с огромным интересом следим за тем, сколько и чего ему удалось перевезти на берег за каждый рейс плота, радуемся вместе с ним находке бочонка пороха и огорчаемся, узнав, что ему не удалось спасти часть ушедшего на дно свинца и железа, — то потерпевший катастрофу посланник фараона способен только стенать и готовиться к смерти.

Разница, в частности, определяется тем, что герой Даниеля Дефо был тертым англичанином с пуританской закваской, которому для выживания оказалось достаточно спасти с корабля мушкеты, порох, свинец, заступ и комплект столярных инструментов. А герой египетского сказочника был придворным белоручкой, с любым количеством оружия и инструментов под рукой способным только послать мысленное «прости» родным и близким и начать процесс умирания…»

Бросив рассеянный взгляд на шапку страницы, букинист узнал, что читает текст какой-то рецензии, рецензии на что-то, — можно было бы узнать на что, если бы он потрудился начать чтение с первого абзаца, — и… Бы хотите сказать, что не помните, что такое рецензия? Ну, в общем, говоря своими словами, в те времена, когда существовала профессия писателя, существовала еще и профессия рецензента. С точки зрения занимаемой социальной ниши она соотносилась с ней так же, как экологическая ниша кишечного червя с ареалом распространения любителя сырой говядины.

Букинист кашлянул и вернулся к чтению.

«Так что если английскому писателю для благополучного развития сюжета достаточно было послать своему герою комплект мушкетов и инструментов, — прочитал он, — то для спасения придворного египтянина нужен был как минимум волшебный змей. После встречи со змеем его приключения заканчиваются, с точки зрения современного читателя толком и не начавшись. Змей одаривает оболтуса с ног до головы, в том числе и новым кораблем (откуда взялся экипаж, автор папируса забывает сообщить), и, сказав змею очередное „огромное спасибо“, герой отплывает в Египет, чтобы припасть к ногам фараона и обнять жену и детей. Что же касается острова, тот практически сразу после отчаливания уходит под воду вместе со змеем.

В сущности, такова внешняя сторона жанра робинзонады. Один или несколько человек попадают на остров, где с точки зрения самого вероятного хода событий они должны одичать или погибнуть. Но разрабатывающий сюжет автор то и дело подкидывает им возможность не только выжить, но и наладить более-менее сносное существование. В одних случаях он подстраивает разного рода счастливые случайности — не до конца разбитый бурей корабль, прибитый волной ящик с ценными вещами, оставленная предыдущими жителями острова хижина, проросшая из выброшенного гнилого мусора охапка пшеничных зерен. В других случаях он поручает покровительствовать бедолаге какому-то могучему существу. Скажем, тому же змею.

Автор «Робинзона Крузо» пошел по первому пути, впрочем, сам Робинзон с этим бы не согласился. Он твердо знал, что у него есть покровитель, которому он обязан и спасением в ночь шторма, и временно уцелевшим кораблем, и проросшими зернами. Имеется в виду Бог. Отметим этот момент, чтобы вернуться к нему позже.

Мы не знаем, читал ли Жюль Верн перевод папируса египетского сказочника — скорее всего, нет, — но в своем «Таинственном острове» он пошел по пути комбинации обоих вариантов.