Лариса Петровичева - Следы на воде

— Молодец, — профессор сунул Дэну в карман несколько свернутых купюр с тремя нулями каждая. — Она довольна.

Дэн слабо улыбнулся. Провел рукой по лбу, стирая крупные бисерины пота.

— А где все?

— Это же сессия, Danayal. Принимают экзамены.

Дэн попытался усесться по удобнее, но работа вымотала его, и он безвольно откинулся на спинку дивана. Профессор почувствовал укол смущения: похоже, совсем загоняли парня. Но язва…

Он словно прочел мысли, потому что живо поинтересовался:

— А как вы себя чувствуете, Александр Афанасьевич?

Профессор усмехнулся. Раньше Дэн вообще ничем не интересовался, и его это тронуло. Он ведь не молод, внуков у него нет, а детям все безразлично, уже и не припомнить, когда звонили. Коллеги? Кто любит строгое, требовательное начальство. Ученики? Надпись на двери говорит о многом. Организация, которую он создал, выпестовал с таким трудом? Ведь вряд ли почти религиозное благоговение — то, что на самом деле нужно пожилому человеку. А в голосе Дэна такая искренняя забота, внимательность.

— Креплюсь, Дэн. Спасибо, — тепло произнес профессор и совершил самую большую свою ошибку.

Дружески похлопал Дэна по колену.

Этого нельзя было делать ни в коем случае. Профессор прекрасно знал, что подобного рода контакт включает связь «целитель-больной», но вот надо же, расслабился. Забылся, думал, что Дэн чересчур слаб, еще не отошел от Семенихиной, думал…

Боль взорвалась, прошив каждую клетку тела. Профессор хотел было закричать, позвать на помощь, но голос пропал. А Дэн, живой и полный сил, уже вцепился в его запястья и, взглянув ему в глаза, профессор увидел не недавнего джентльмена до мозга костей, а прежнего Дэна, сурового и отрешенного, и было это так страшно, что профессор жалобно заскулил, на какое то мгновение лишившись дара речи.

Дэн довольно ощерился. «Да он спятил!» — истерически взвизгнул внутренний голос, и словно отвечая ему, боль усилилась и запульсировала.

— Вот и все, — сказал Дэн. Голос ударил профессора по нервам и эхом забился в мозгу: все-все-все, — я ухожу, Александр Афанасьевич, и провожать меня не надо, но напоследок хочу получить то, что мне причитается, а не те жалкие крошки, какие вы мне кидали.

— Что хочешь, — прохрипел профессор, жадно хватая воздух широко распахнутым ртом. — Все, что хочешь.

Дэн кивнул.

— Я всегда знал, что вы человек в высшей степени благоразумный, — боль на мгновенье утихла, чтобы вернуться в два раза сильнее. Мелькнула мысль, что сердце сейчас не выдержит и лопнет, разлетится алыми мокрыми лохматыми клочками. — Нет уж. Не надейтесь умереть раньше, чем я добьюсь своего.

— Что у…годно…

— Хорошо. Гребенщиковская психиатрическая клиника.

— Что…

Боль стала спадать, и профессор смог почувствовать Дэна так, как его принимали клиенты — жидкий чужой огонь в крови. Только пациентам это доставляло удовольствие. Ему же — адову муку.

— Расположение корпусов. Внутренние планы. Графики дежурств. У вас ведь там пара аспирантов материал собирала. Просто вспомните, а я посмотрю.

Ощущение было таким, словно мозг профессора сжали сильные ледяные пальцы. Мелькнула и погасла мысль, что он не может этого чувствовать.

— Понятно. Сбежать от туда можно?

— Нет.

— А прорваться?

Профессор промедлил с ответом, и в наказанье боль усилилась.

— Никто не пробовал, — прохрипел он. — Хорошая охрана. Прямая связь с милицией…

Дэн усмехнулся.

— Ага. До города сто семьдесят километров по бездорожью. Быстро приедет милиция, как думаете?

Профессор счел вопрос риторическим. Но Дэн ответа и не ждал.

— Ладно. Картавый уже откинулся?

— Ка… какой Картавый?

— Ты мне дурочку-то не валяй по полу. Тот, который тебе «Макарова» достал, забыл?

Профессор понял, что попал окончательно.

— Давно. Со старым завязал.

— Развяжем, — спокойно сказал Дэн. — Значит так, Александр Афанасьевич. Для начала мне нужна машина.

Освобожденные руки профессора упали на колени. На запястьях стремительно наливались синяки; впрочем, профессор не удивился бы и перелому.

— Я все-таки надеюсь, — промолвил Дэн, — что вы будете благоразумны.

В понедельник родители не пришли.

Алина почти обрадовалась, но радость быстро кончилась, когда в комнату для встреч вошел Мазер. Вот его-то она не ожидала увидеть, предполагая, что товарищ депутат шокирован случившимся с объектом своей страсти и пребывает в горькой брезгливости: мол, угораздило связаться с психопаткой. Она не знала, что Альберт вовсе не был брезглив.