Лариса Петровичева: Следы на воде

Некоторое время Алина сидела просто так, крутя в руке гелевую ручку и ощущая знакомый трепет, охватывающий ее при мысли о своих героях, и теплую волну в груди. Никита и Андрей Петрович еще не знали, что со стороны новых захоронений к ним движутся оборотни, жаждущие мести за погибшего сородича — а она знала и уже видела, как двое спина к спине отстреливаются от рычащих и хрюкающих тварей.

«Оборотень не подавал признаков жизни. Шеф направил на него луч фонарика, и Никита увидел, как тает шерсть, обнажая пожелтевшее, бескровное лицо. Вскоре в траве лежало уже не чудовище, а молодой человек, почти мальчик. Никита вздохнул и отер губы тыльной стороной ладони.

Руки были теплыми. Шеф понимающе кивнул.

— Успокойся».

Немногословный, нордически спокойный Андрей Петрович был списан Алиной с Григория Альбертовича Токарева, учителя физики — хладнокровного, выдержанного и спокойного даже при объяснении новых тем.

«Никита откашлялся.

— Не понимаю, почему их стало так много.

Андрей Петрович усмехнулся.

— Это модно. К тому же все хотят жить вечно и вечно же оставаться молодыми.

Никита вздохнул:

— Уверяю вас, в том, чтобы жить вечно, нет ничего хорошего…»

«Алина».

Она вздрогнула и оторвалась от тетради. Приглушенный приятный голос был ей незнаком.

Оставив записи, Алина высунулась из комнаты. Миша валялся на диване и лениво переключал каналы телевизора. «Вам нужно кого-нибудь, — щелчок, — Nun liebe Kinder gebt fein, — щелчок, — Смотрите, коала, похоже, уснул, — щелчок, — Крупная железнодорожная…» Брат выглядел так, словно спал с открытыми глазами, и, возможно, так оно и было.

— Чего тебе, Мишель? — спросила Алина.

— А? — встрепенулся тот с выражением лица йога, грубо вырванного из нирваны.

— Ты меня звал?

— Куда? — не понял Миша. Алина махнула на него рукой.

— Спи.

Миша скорчил рожу и вернулся к прыжкам по каналам.

Усевшись за стол, Алина перечитала написанное, обнаружила в соседних абзацах повторяющееся слово «пожелтевший» и безжалостно вымарала его в обоих случаях. Ее сосед по парте Фролов, сочинявший детективы, не был столь щепетилен в подобных вопросах, считая, что написанное пером не вырубить топором — за что и получал «неуды» в сочинениях по литературе, где придерживался той же методы.

«Все повторяется из века в век, и все до страшного неизменно. Ты же, теряя друзей и любовь, проходя через столь похожие муки и ужасы, остаешься прежним, с болью понимая, что не нашел нового опыта, что не можешь измениться ни к лучшему, ни к худшему…»

«Алина».

Она дернулась, словно от удара. Голос пришел откуда-то справа и сверху, но, медленно развернувшись на стуле, Алина, разумеется, никого не увидела.

Некоторое время она сидела тихо-тихо, вслушиваясь в каждый шорох. «Alle warten auf das Licht,» — надрывались за стеной Rammstein, за окном нескончаемым потоком шли машины, и из квартиры сверху неслось душераздирающее мяуканье кота, с которым играл маленький Владик, пытаясь, по всей видимости, пропустить несчастное животное через мясорубку.

«Алина».

Голос был совершенно реален.

Алина зажмурилась и потрясла головой. Переутомилась. Она просто устала. Неделя выдалась тяжелой — четыре контрольных работы, да и сегодня без приключений не обошлось. Надо убрать тетрадку, лечь на кровать и постараться уснуть.

«Алина».

Она пискнула, словно полупридушенная мышь. Надо поспать основательно — дефицит сна у нее огромнейший: сидела за учебниками до трех ночи всю неделю, чтобы справиться с тестами на пять баллов. Собственно говоря, пару у географички она именно поэтому и получила — не могла понять от недосыпу, о чем ее вообще спрашивают.

«А-ли-на, — вразбивку повторил голос. — А-ли-на».

— Кто… кто тут? — прошептала Алина. Господи-господи, она говорит сама с собой. Вот услышит Мишель или не дай Бог родители — насмешек и подколов тогда не оберешься. Мамочка великая любительница язвительно обсасывать чужие недостатки.

«Узиль» — охотно откликнулся голос.

Слово или же имя было Алине незнакомо. Она с ужасом почувствовала, как холодеет в животе, словно невидимая рука пробралась туда и неспешно перебирает внутренности. Страстно, до зуда захотелось зажать уши, но Алина почему-то поняла, что голос от этого никуда не денется.

— Кто? — хрипло переспросила Алина.

«Узиль, — повторил голос. — Меня зовут Узиль».

Ее бабка, отцова мать, сошла с ума после смерти мужа. Алина помнила, как та с безжизненным лицом и пустыми, остекленевшими глазами бродила по квартире или сидела, уставившись в одну точку и ведя монотонные беседы с невидимой птицей. Птица загадывала загадки, долбя бабку клювом в случае неправильного ответа, и тогда несчастная старуха начинала вопить и метаться, прикрывая ладонями темя. Алина боялась ее до трясучки, и вот теперь недуг давно скончавшейся женщины пришел и к ней самой.