Дмитрий Гаврилов: Эликсир памяти, или Последние из Арконы

Зина из лаборатории посмотрела, понюхала эту гадость, чего-то капнула туда, да и говорит: «Вода, Стас! Кроме сахарозы, глюкозы и воды на поверхность ничего. Но с нашей аппаратурой…. Короче, сам понимаешь. Береженого бог бережет.» Что там было — я слил в бутылочку, а флягу ошпарил кипятком, вымыл ее с содой, да и развел грамм двести песку. Несу М.

— И что же?

— Он тотчас же сделал отсюда глоток, словно стакан засосал.

— И…

— И вернул ее мне со словами: «Вот, спасибо! Мне больше не нужно. На неделю хватит. Ты, Стас, поставь его к себе в холодильник…» Тогда я спросил: «Кого?». А он мне: «Чудак! Ведь, это ж Эликсир Памяти!»

— Эликсир Памяти, — повторил я, отливая из фляги себе в чашку, — Сейчас мы посмотрим, какой это эликсир.

Запаха, действительно, никакого не было. Тягучая бесцветная жижа типа глицерина.

Мне никто не помешал.

Стас улыбнулся:

— Собственно, именно за этим мы и собрались. Ты, Рогволд, среди нас единственный, так сказать, действующий естествоиспытатель. Тебе и карты в руки. Может, аналитики что-то просмотрели?

— Вряд ли. А знаешь, каков главный исследовательский прибор у бедного русского химика? — с этими словами я осторожно попробовал эликсир на язык.

Напиток оказался на редкость сладким, скорее даже приторным.

— Только, учти…

Стас не договорил, поскольку я осушил полчашки и, как ни в чем ни бывало, поставил ее на блюдечко.

— … следующей ночью наш общий друг М. снова впал в детство, и его привязали к спинкам кровати. Утром он был мертв, а на животе у него нашли свежий ожог, величиной со сковородку. И, естественно, никаких следов отравления. С чего бы им быть.

— Что ж ты раньше не предупредил! — зловеще рассмеялся я, и, хрустнув баранкой меж пальцев, макнул ее в соль.

В кружке пенилось пиво. Я сидел на плече у отца. Я был выше всех. Он сдул пену и попробовал холодный горький напиток.

— Дайте еще баранки вот этому молодому человеку… — звякнула медь.

Деревянная прямоугольная палатка. Облупившаяся краска цвета салата. Толпящиеся мужики. Постукивание воблы о стол.

— Держи!

Он передал мне наверх связку. Щербатым детским ртом я ухватил слегка обгорелый солоноватый кружок.

Старая красная кирпичная двухэтажка. Бабьегородский переулок.

Слева — за сенью толстых лип гараж. Справа — высокий белесый дом с красивым широким окном над входом. Мы поднимаемся на второй этаж по кривой лестнице. Коричневый почтовый ящик. Дверь открывает мама.

— Ну, как погуляли?

Длинный коридор с громадным маятником в глубине. Узкая кухня.

Запах убежавшего молока. Но меня несут мимо. Налево, как идти по коридору, три комнаты. Сквозь приоткрывшуюся дверь первой вижу девочку, склонившуюся над школьной тетрадью. Она то и дело макает перо в чернильницу, но дело не спорится. Это моя малолетняя тетя.

Во второй комнате я живу. Здесь висит мамин портрет. Телевизор КВН. Белое радио с календарем-вертушкой. Темная в красную точечку материя дивана. Игрушечная пушка, стреляющая бусинками.

Третья. Большая. Посреди — огромный стол, покрытый бордовой скатертью с пушистыми гроздями бахромы. Магнитола у окна. Портреты пращуров. Щуплой детской спиной, сидя на высоком стуле, я чувствую тепло белой печи.

— За папу! За маму! — мне нравится пюре с соленым огурцом.

— А за дедушку с бабушкой? — откликается дед.

Слизывая картошку с губ, внимательно изучаю его взглядом пытливых серо-зеленых глаз…

— Рогволд! Рогволд! Ты чего! Очнись!

Первый детский кошмар — большая морская черепаха под ухом вместо простыни…

Зачем, ну зачем вы меня толкаете. Я еще немного… совсем чуть-чуть.

— А? Что? Неужели, задремал? Сколько сейчас?

— Ты вырубился внезапно. Сидел себе на диванчике. Пил чай, и вдруг, глядим… — последовало невразумительное объяснение.

— У тебя сперва была такая блаженная улыбка, что просто не решились будить, — рассмеялся Павел.

Стас вопросительно глянул на меня.

— Кофе. И самого крепкого, Стас, если можно.

Бразильский подействовал отрезвляюще. Затем я умылся холодной водой. Попросил открыть окно.

— Ты как? Ничего? — Вовка вышел следом на балкон.

— Ничего особенного. Просто, вымотался за неделю. Ну, и сдал.

— Это Стас во всем виноват.

— Почему?

— А не было никакого эликсира. Он все выдумал. Знаешь, как его диссертация называется?

— Что-нибудь о силе вымысла?

— Угадал. Но ты не сердись на него.

— Пустяки.

Я проанализировал все шаги Стаса: его звонок, подцепивший меня на крючок тайны, хадж по святым местам, словечки из школьного лексикона и памятные истории — словом, они, действительно, постарались на славу. Психологический эксперимент удался. Сознание настроилось на нужную волну, оставалось лишь подобрать соответствующий скрипичный ключик, чтобы мелодия памяти захватила меня в плен. Стоп!