Ричард Матесон - Где-то во времени

– А я думаю, ты была великолепна, – возразил я.

– О нет. – Выпрямившись, она взглянула на меня. – Ричард, если бы я тебя потеряла после всех этих лет ожидания… после нашей странной встречи, которую я так пыталась постичь… Если бы я тебя потеряла после всего, то не пережила бы этого.

– Я люблю тебя, Элиза, – сказал я.

– И я тебя люблю, – отозвалась она. – Ричард. Мой.

Я ощутил на губах сладость ее поцелуя. Теперь настала моя очередь смеяться над пережитыми мучениями.

– Если бы ты меня видела, – сказал я. – Как я лежал в кромешной тьме сарая, связанный так крепко, что едва дышал. Как бился на грязном полу, наподобие только что выловленной трески. Как вышибал ногами дверь, потом пытался ослабить веревки. Как наконец освободил ноги. Как терся веревкой о край цемента. Бежал, как полоумный, к гостинице. Увидел, что твоего вагона нет. Никого не нашел в твоей комнате…

Теперь смех кончился, оставалась лишь память о боли. Я обнял ее, и мы сжали друг друга в объятиях, как двое испуганных детей, встретившихся после долгих ужасных часов разлуки.

Потом вдруг, вспомнив что-то, она поднялась и пошла через комнату, взяв с письменного стола какой-то сверток. Вернувшись, она протянула его мне.

– От меня с любовью, – сказала она.

– Это я должен делать тебе подарки, – возразил я.

– Еще сделаешь.

То, как она это сказала, наполнило меня внезапной радостью, и в сознании промелькнули картины наших будущих совместных лет.

Я открыл сверток. Под бумагой оказалась коробочка из красной кожи. Подняв крышку, я увидел внутри золотые часы на золотой цепочке. У меня перехватило дыхание.

– Тебе нравится? – спросила она с детским нетерпением.

– Изумительно, – выговорил я.

Я поднял часы за цепочку и посмотрел на крышку, украшенную по краю изящной гравировкой, а в центре – изображениями цветов и завитками.

– Открой крышку, – сказала она.

Я нажал на головку часов, и крышка откинулась.

– О, Элиза, – только и мог я выговорить.

Циферблат был белым, с расположенными по краю крупными римскими цифрами, над каждой из которых стояла маленькая красная арабская цифра. В нижней части циферблата размещался крошечный кружок с цифрами и секундной стрелкой не толще волоса. Изготовленные фирмой «Элджин», часы были абсолютно типичными для той эпохи и по весу, и по материалу.

– Позволь мне завести их для тебя, любимый, – сказала она.

Я с улыбкой вручил ей часы и наблюдал, как она вытаскивает крошечный рычажок внизу часов и устанавливает стрелки, посмотрев в другой конец комнаты, – было почти без четверти час. Сделав это, она задвинула рычажок назад и завела часы. Меня настолько очаровал ее сосредоточенный вид, что я не удержался – наклонился и поцеловал ее в затылок. Вздрогнув, она прильнула ко мне, потом повернулась и с улыбкой протянула мне часы.

– Надеюсь, они тебе понравились. Это лучшее, что мне удалось найти за такое короткое время. Обещаю подарить тебе наилучшие в мире часы, когда найду их.

– Это и есть наилучшие в мире часы, – сказал я. – Других мне не захочется. Спасибо тебе.

– Тебе спасибо, – пробормотала она в ответ.

Я поднес часы к уху, с удовольствием прислушиваясь к четкому, размеренному тиканью.

– Надень их, – попросила она.

Я нажал на крышку, и она со щелчком встала на место. Элиза почему-то нахмурилась.

– Что такое? – спросил я.

– Ничего, любовь моя.

– Нет, скажи мне.

– Ну. – Казалось, она смущена. – Если нажать на головку, после того как закроешь крышку…

Она не закончила фразу.

– Извини, – сказал я, смущенный этим новым напоминанием того, насколько мне не хватает осведомленности о мелочах жизни в 1896 году.

Начав прилаживать часы и цепочку к жилету, я подумал о том, что Элиза, не подозревая об этом, выбрала для меня подарок, непосредственно связанный со временем.

У меня ничего не получилось. С робкой улыбкой я поднял глаза.

– Боюсь, я не очень-то ловок.

Элиза проворно расстегнула одну из пуговиц моего жилета и продела цепочку в петлицу. Улыбнувшись мне в ответ, она бросила взгляд на футляр от часов.

– Ты не прочитал мою карточку, – сказала она.

– Извини, не заметил.

Снова открыв футляр, я увидел карточку, пришпиленную булавкой к низу крышки. Сняв ее, я прочитал написанные изящным почерком слова: «Любовь, моя услада».

Я вздрогнул – не сумел сдержаться. «Ее предсмертные слова», – пронзила меня мысль. Я попытался отогнать ее.

Элиза все-таки заметила мое выражение.