Джон Варли - Фея

Робин знала, что, помимо огурцов, латука и креветок, в пещере есть и другие живые существа, а также различные виды растений. Попадались ей крошечные стеклянные ящерки. Ног у них было от двух до нескольких сотен. Ящерки любили тепло, и, по мере продвижения на запад, их становилось все больше. Вскоре первой утренней заботой стало для Робин вытряхивание из спального мешка всех забравшихся туда стекляшек. Еще были твари, подобные морским звездам, улиткам и устрицам, разнообразные как снежинки. Раз Робин увидела, как сиялку прямо в полете сцапал невидимый летун, а в другой раз нашла нечто, вполне способное быть частью вездесущего тела Геи, лишенной своих каменных одежд. Или с таким же успехом могло быть существо, рядом с которым синий кит показался бы не больше пескаря. Все, что Робин выяснила наверняка, это то, что оно теплое, мясистое и, по счастью, сонное.

А если в пещере, которая на первый взгляд казалась бесконечными километрами голых камней, жили все эти твари, то почему бы там не обитать Ночной Птице?

Робин еще раз попыталась оглянуться через плечо, но на сей раз удалось лишь чуть-чуть приподнять подбородок. Вскоре она уже могла слегка дрыгать ногой. Но еще долго после того, как девушка вновь оказалась способна двигать руками и ногами, она оставалась недвижной как бревно, дожидаясь, пока обретет полный контроль над телом. Ноги ее свисали на метр ниже головы. И прежде чем спуститься по склону, следовало сто раз подумать.

Когда Робин, наконец, двинулась, осторожности ее не было предела. Она отползала назад на локтях, пока не почувствовала, что поверхность выравнивается. Затем, повернувшись, намертво вцепилась в теплый камень. Что за чудесная штука гравитация! Но только когда она придавливает тебя к ровной поверхности, а не грозит сдернуть с ненадежного насеста. Раньше Робин и в голову не приходило задумываться о гравитации как о друге или враге.

Дрожь прекратилась, и Робин подкралась к краю расщелины, где она столько часов пролежала беспомощной. При падении она раздавила одну из сиялок. Другая, полумертвая, еле мерцала, но все же давала достаточно света, чтобы Робин могла заглянуть вниз и увидеть дно — в полутора метрах от того места, где были ее ноги.

Если бы она только-только прибыла в Гею, то посмеялась бы над таким расстоянием. А теперь не стала. В конце концов, не нужно сотни метров, чтобы убить; не нужно даже и десяти. Если как следует (вернее — как не следует) упасть, хватит и полутора.

Робин сперва осмотрела свое тело, затем снаряжение. Сильно болел бок, но после аккуратного прощупывания она решила, что ребра не сломаны. Под носом запеклась кровь; Робин ударилась лицом, когда ноги вдруг провалились — перед самым началом ужасающего скольжения вперед ногами в неведомое. Если не считать этого, нескольких царапин и сломанного ногтя, все было в порядке. Осмотр снаряжения никаких пропаж не выявил. Клетка с сиялками сломалась, но держать там все равно пока что было некого, а новую вполне можно будет сплести из прутьев на следующей стоянке.

Робин уже потеряла счет тому, сколько раз она спасалась от катастрофы, и уже начала путаться, что можно считать спасением, а что — нет. Даже если исключить все те случаи, когда пальцы скользили по веревке, а ноги ненадолго лишались опоры, если не считать падавших в считанных метрах от нее камней, зыбучего песка, который оказался лишь по пояс глубиной, внезапного наводнения, вдруг затопившего лощину, которую она только-только собралась пересечь, — если считать лишь то, что Робин действительно чувствовала холодную, липкую хватку смерти, когда страх проникал ей в душу, — все равно выходило слишком много. Ей невероятно везло, и она это знала. Были времена, когда опасность ее вдохновляла. Теперь эти времена прошли.

Каждый новый день приносил и новые страхи. Их было так много, что Робин уже не стыдилась бояться. Она была слишком измучена, слишком потрясена крахом той, кем себя считала. Если ей суждено из этой пещеры выбраться, то наружу выйдет уже не Робин Девятипалая, а некая подавленная незнакомка.

Быть Робин Девятипалой было непросто, но се, по крайней мере, уважали. Никто не мог бесцеремонно с нею обойтись. В очередной раз Робин задумалась над тем, что куда достойнее кончить свою жизнь здесь, где никто ее не видит. А выйти на свет значит явить всему миру свой позор.

Но немного погодя, побуждаемая силой, которой она бы сопротивлялась, если бы знала как, Робин встала и продолжила свой дальний путь на восток.