Спал я по обыкновению хорошо, но проснулся ровно в семь. Повернулся на другой бок, закрыл глаза, но это не помогло. Меня подмывало встать, одеться, спуститься в студию и послушать восьмичасовые новости. В полицию я звонил ровно в десять тридцать вечера и сообщил фальцетом, что им не мешает заглянуть в такую-то квартиру по такому-то адресу на Сорок девятой улице, поэтому к настоящему моменту новости уже должны были стать достоянием журналистов. Мне так хотелось послушать их комментарии, однако во вторник я появился к завтраку в 8.25, в среду – в 10.15, в четверг – в 9.20, так что, если я нарушу эту традицию и отправлюсь ни свет ни заря слушать радио, а потом растрезвоню всем о том, что я услышал (не стану же я об этом молчать?), кому-нибудь непременно придет в голову, что это неспроста.
Пробыв положенное время под душем, я побрился, заправил запонки в чистую рубашку. Я надевал брюки, когда дверь распахнулась и на пороге появился Джарелл.
– Доброе утро, – приветствовал я его. – Опять вы не дождались, пока я надену туфли.
Он прикрыл за собой дверь.
– Срочное сообщение. Джим Ибер мертв. Тело найдено в его квартире. Убит. Из огнестрельного оружия.
Я уставился на него, стараясь не переиграть.
– Господи, когда?
– Я услышал об этом по радио в восьмичасовой сводке. Они обнаружили тело вчера вечером. С пулей в затылке. Больше никаких сведений. Даже не упомянули, что Ибер служил у меня. – Джарелл направился к креслу и плюхнулся в него. – Хочу обсудить это с вами.
– Если они еще и не докопались, что он служил у вас, сами понимаете, докопаются непременно, – сказал я, надевая носок.
– О, я это понимаю. Они могут в любую минуту нагрянуть. Как раз об этом я и хотел с вами поговорить.
– Валяйте.
– Вам, Гудвин, известно, что такое расследование по делу об убийстве. Известно лучше, чем мне.
– Да. Нешуточное дело.
– Вот именно. Вполне возможно, они уже кого-то заподозрили, даже, может быть, арестовали, хотя по радио об этом не сказали. Но если они никого не арестовали и не арестуют в ближайшее время, представляете, что начнется? Они начнут везде совать свой нос, причем как можно глубже. Ибер проработал у меня пять лет, он даже жил у меня. Им захочется узнать о нем все подробности, и они в первую очередь будут рассчитывать на информацию отсюда.
Я завязал шнурки.
– Да, когда дело идет об убийстве, наружу вытягивают все секреты.
– Мне это известно. Уж лучше сразу сказать им все, что спросят, разумеется, в пределах разумного. Ведь если им покажется, будто я что-то недосказываю, это обернется во вред мне. Ну а если они спросят, почему я уволил Ибера, что я должен на это ответить?
Я уже обулся и теперь мог разговаривать с ним на равных, а то мне все казалось, что он может отдавить мне пальцы.
– Так и скажите – подозревали его в разглашении деловых секретов.
Он покачал головой.
– Тогда они спросят, что это за секреты, а я вовсе не собираюсь посвящать их в свои дела. Лучше скажу им, что Ибер стал рассеян, что он, как мне казалось, потерял всякий интерес к работе, поэтому я решил с ним расстаться. И это не сможет опровергнуть никто из моих домашних, даже Нора. Что касается вас… Если они спросят у вас, то можете сказать, что вам известно об этом немного, что у вас создалось впечатление, будто я был недоволен Ибером, но почему – вы этого не знаете.
Я нахмурился.
– По-моему, вы, мистер Джарелл, здорово перетрусили. По^ старайтесь преодолеть ваш страх. Инспектор Кремер и сержант Стеббинс из бригады по расследованию убийств – самые старые и заклятые враги мистера Вульфа, а следовательно, и мои. Как только они увидят меня и узнают, что я проживаю здесь под вымышленной фамилией и даже занял место Ибера, искры полетят во все стороны. Какую бы причину увольнения вы ни назвали, они вам все равно не поверят. И мне тоже. Никому не поверят. Больше всего им придется по душе версия, согласно которой вы решили пристрелить Ибера и взяли в технические консультанты меня. Возможно, я слегка преувеличиваю, но это, по крайней мере, дает вам представление о наших взаимоотношениях в свете полицейского протокола.
Он был потрясен.
– Поэтому я не могу взять и сказать, что мне почти ничего не известно.
– Господи, вы, конечно же, правы. Я просто не сообразил… Послушайте, Гудвин… – начал он тоном заговорщика. – Я хотел попросить, чтобы вы не сообщали о пропаже моего револьвера. Вовсе не потому, что я боюсь, что Ибер мог быть убит именно из него. Нет, но вы ведь представляете, какой подымется шум, если до них дойдет, что как раз накануне убийства был похищен мой револьвер. А если вдобавок пуля окажется того же самого калибра, все будет во сто крат хуже. Об этом никто, кроме нас с вами, не знает. Даже человек от «Хорланда». Он ушел до того, как я обнаружил пропажу.
Читать дальше