Ц. Цыбиков - Слишком много колдунов

— Значит, ежели это дубовая опушка… — произнёс парень.

— Где схрон ваш, — вставил Цейтлих. Его речь была не совсем разборчивой. Было похоже, что он поедает лезвие.

— Ага, схрон… От него вдоль ручья шагов сто, и у излучины вход в замок будет. Там коряга большущая, и вот прямо под ней ещё вход, притопленный.

— А сам замок-то где? — лениво спросил полковник, разевая пасть и ворочая ножом. — За холмом, что ль?

— Не-е, — Мишель поднял голову и осклабился. — Холм этот, хе-хе, замок и есть, господин полковник.

Цейтлих вонзил нож в землю, потянулся и увидел Геркулеса.

— Что случилось, осуждённый? — благодушно гаркнул он.

Геркулес открыл рот, затем закрыл. Перед его глазами стояли ряды субурдов, молчаливые, страшные, готовые на всё.

— Ничего, господин полковник, — сказал он. — Разрешите отдыхать?

— Так, ещё раз, — сказал Жак. — Тебя хотели сжечь.

— Очистить, — поправила его Лия, морщась. Прелати только что смазала ей ноги вонючей мазью и накладывала повязку. — Очистить полностью.

— Сжечь, — твёрдо сказал Жак. — Сжечь за то, что у тебя целые руки и ноги. За то, что ты не калека.

— Ну, да, — весело ответила девушка. — Раз целые, значит, что я не чистая. Раз не чистая, то меня может похитить диавол. А раз так, то значит, я его пособница и ведьма.

— А диаволу ты зачем?

— Чистая — низачем, в том-то и дело, — сказала Лия. — Диаволы чистых и очищенных женщин не крадут.

— Ни черта не понимаю, — сказал Жак и оглядел своих спутников. Питер сидел с отсутствующим видом. Тогда финансист перевёл взгляд на Аслана, точнее, на его спину — мусульманин сидел в кабине за штурвалом и смотрел на пробегающие мимо стены тоннеля, освещённые фарами «Фуксии» и идущей сзади «Сельди». Прелати также ничем не показала, что у неё есть идеи по этому поводу, равно как и Майя, которая пряталась на верхней койке и смотрела на Лию почти враждебно: девочке было стыдно за своё поведение — она действительно на какой-то миг подумала, что Лия её мама, чего, конечно, быть не могло.

— Ни черта не понимаю, — повторил Жак и спросил у Питера чуть громче, чем следовало: — Как ты думаешь, что такое эти диаволы?

Питер пожал плечами. На Прелати он смотреть избегал.

— Всё сходится, — объявил Аслан, вглядываясь вперёд. — Чудовища не охотятся за инвалидами. Их интересуют только женщины и только здоровые. Это мы и так знали.

— Да неужели! — снова чуть громче, чем следовало, удивился Жак.

— Нехватка конечности или её части может быть признаком мутации, — раздражённо сказала Прелати, отрывая ещё кусок бинта. — Поэтому автокапсулы настроены проверять, всё ли на месте.

— Мутация, — усмехнулся Питер. — Настроены…

— Ага, — сказала Лия. — Автокапсулы, точно. Но они их называют диаволами.

— А как ты им попалась? — с простодушным любопытством продолжал допытываться бывший куратор королевской службы поставок.

— На меня донёс один урод, — сказала Лия. — Я решила позагорать наверху, а он выследил меня, увидел, что я не очищенная, и донёс.

— Донёс этим людям, которые тебя хотели сжечь?

— Да, — сказала Лия. — Это Высокое жюри. Они судят и очищают ведьм.

— Судят? — произнёс Питер негромко. — За что?

— За грех, — сказала девушка.

— А когда он тебя увидел? — неожиданно спросила Прелати.

— А сегодня утром, — ответила Лия. — В обед меня поймали на входе. Дальше вы знаете.

— Ты решила загорать утром? — уточнила старуха. — На леднике?

Лия Гаран некоторое время смотрела на Прелати, затем кивнула и неожиданно чопорно произнесла:

— Не всем из нас такая радость доступна.

— Ну если больше негде, — сказал Питер защищающим тоном.

— Меня беспокоит этот суд, — сказал Жак. — Они не устроят за нами погоню? Мы здесь никого не знаем, а для них эта чертова дыра под морем — родной дом.

— Не выражайся, — сказал Аслан. Жак посмотрел на него расширенными глазами, затем трижды аккуратно сплюнул без слюней.

— Они даже из арбалета выстрелить не сумели толком, — насмешливо сказал Питер. — Так что…

— Можно подумать, ты сможешь, — сказал Аслан.

— Да чего там мочь, — с ещё большей заносчивостью произнёс Питер. — Положил, покрутил, прицелился…

Погоня, конечно, была более чем возможна. То, что участники этого дикого судилища не смогли оказать внятного сопротивления, следовало списать на эффект неожиданности и на впечатление, которое, по-видимому, производили «Фуксия» и «Сельдь» на неподготовленного зрителя.