Кир Луковкин - Метаморфозы

— А другая, другая составляющая?

— Другая, третья, четвертая! — сморщился старик. — Я могу распасться на тысячи частей, и каждая из них будет делать то, что от нее потребуется. Знаешь, почему Менделееву явилась во сне периодическая таблица химических элементов? Наверняка догадываешься. Эйнштейн не верил в меня, он знал о моем существовании, а зачем верить в то, что, несомненно, присутствует в материальном мире? Ты не веришь в свои ботинки и упаковку жвачки, лежащую в правом кармане брюк.

Воцарилось молчание.

— Сколько же времени стоит этот дом? — выдохнул пришелец.

— Какой дом?

— Наверху, над тоннелем в пещеру, есть дом. Если бы не он, я бы ни за что не нашел тебя. Старый обгоревший дом.

— Хм… — озадаченно буркнул старик. — Дом, в смысле — жилище, а?

Мужчина попробовал скрыть удивление, но старец сразу же это заметил.

— Для тебя, может, нехитрое дело — дом.

— Ладно, — скептически махнул рукой человек, — проехали.

— Нет, погоди, — старик сосредоточенно потер руки, — можешь думать, что душе угодно, я хочу разобраться. Дом, разумеется, не стоял здесь с сотворения мира. Понимаешь ли, это вход. И всякому, кто должен войти, необходимо уразуметь, что перед ним вход или хотя бы заинтересоваться. По видимому, тебе нравится архитектура.

— Повторяю, строение сильно обгорело, — покачал головой человек, — почти разрушилось.

— Ах вот как…. Это о многом говорит, — погладил бороду старик. — Уж так устроено, одних людей привлекает музыка, других золото, третьих женщины. Каждый что-то находил и, прельстившись, двигался дальше, спускался вниз, пил у источника, затем встречался со мной. Помню их всех до одного, по имени.

— Получается, дом появился там, — он указал на потолок, — благодаря мне?

— Да что ты прицепился к этому дому! — взорвался старик. — Забудь про него, это оболочка, камуфляж, она также быстро меняется, как и погода. Вот тебе пример.

Человек невидящими глазами смотрел на существо, которое в считанные секунды из старика превратилось в точную копию Императора Российского Его Величество Николая II. С меланхолическим выражением лица царь произнес:

— Затейнику Гегелю я подкинул лишь крупинку того, что вы называете истиной. Посмотри, что из этого получилось — за ним последовал Маркс и Ленин, которому я пытался объяснить возможные последствия, но он так ничего и не понял. Ваше общество опасно и без моего присутствия, представь, что произойдет, если человечество соединится со мной. Только благодаря моей корректировке ваша цивилизация еще не свалилась в бездну. По этой причине со мной могут общаться немногие.

С не меньшей быстротой Николай превратился в человека во фраке и с роскошной бородой. В руке у него дымилась трубка пахучего табака.

— Можно ли было представить, что страна, основанная беглыми переселенцами из Европы, через два века станет негласным правителем почти всего мира, сокрушит титана коммунизма и отправит человека на Луну? Невероятно, но я заранее знал это, и… я специально сделал историю такой. Иначе две державы испепелили бы планету.

Президент США преобразился, борода исчезла, а фрак сменился парадным мундиром со свастикой на плече:

— Кстати о войнах. Если бы не Вторая мировая, население вашей планеты уже к третьему тысячелетию перевалило бы за десять миллиардов человек… ну, и тут спектакль завершился бы печальным финалом.

Существо вновь приняло облик старика.

— Думаю, у тебя уже сложилось обо мне некоторое представление.

— Почему я должен верить тебе?

— Человек создание крайне недоверчивое, путающееся в собственных догадках и не принимающее очевидных фактов.

— Отвечай на вопрос.

— Ты можешь мне верить, можешь не верить, это твое сугубо личное дело. Если захочешь, — старик медленно развел руками, — ничего этого не будет: проснешься на даче, в кругу пьяных друзей, которые тебе глубоко противны.

Он умолк, ожидая со стороны пришельца реакции.

— Нет, — протянул задумчиво человек. — Я еще не все выяснил, черт возьми. А как же время? Как долго ты живешь?

Старец громко и раскатисто расхохотался, обнажив два ровных ряда белых зубов.

— Когда-то я был красным муравьем, — сказал он благодушно, — и прожил ровно тридцать дней. Мне показалось этого маловато, как и триста лет, впрочем. Время — всего лишь барьер, который создан специально для того, чтобы, умудряясь с годами, люди не делали огромных и непоправимых ошибок. Человечество еще не готово принять такую вещь как бессмертие.