Дэвид Герролд - Ярость мщения

– О! – Я допил лимонад и поставил стакан на стол. – Откуда они приехали? Алек, например, – тот малыш с медведем?

– Не знаю. Все они сироты. Если уничтожить три четверти человечества, все выжившие неизбежно станут сиротами. У кого сейчас остались родственники? – Она шмыгнула носом. – Их бумаги еще не прислали телеграфом. И бог знает когда пришлют. А они ой как нужны! Вроде бы с детьми уже поработала группа социальной помощи, и нам необходимы отчеты. Но их нет, и придется все выяснять заново. – Она смерила меня взглядом. – С каждым из них что-то происходит, Джим, не сомневайся. Не важно, что дети хорошо выглядят. Они пришиблены так же сильно, как и все мы после эпидемий и их последствий, даже, наверное, сильнее. Мы обречены прожить с этим остаток жизни, и несколько последующих поколений – тоже, если это вообще придет в норму.

Раны не всегда очевидны, а порой вообще незаметны; но они существуют, поэтому мы должны быть сверхосторожны. Мы можем сыпать на них соль, даже не подозревая об этом. Вот почему я не настаивала, чтобы они вымыли руки и умылись перед завтраком. Лучше завоевать доверие детей, накормив их, чем оттолкнуть еще одними обязательными правилами приличия. Они могли увидеть в умывании условие получения еды, а вместо этого увидели перед собой просто завтрак – и нашу любовь – без всяких условий. Кстати, не своди глаз с Алека. Удивительно, что его вообще прислали сюда.

– Ну, Томми и Холли сторожат его не хуже собачек.

– М-да, может быть. Он явно зомби. Наверное, его направили сюда, чтобы ненароком не травмировать Томми и Холли. Думали не о малыше, а об этих двоих. Черт! Как мне нужны бумаги!

– Послушай, хорошо бы забрать у Алека его медвежонка, чтобы отмыть его с порошком. А может, зашить и приделать новую голову?

– Даже и не пытайся, – отрезала Би-Джей.

– Почему?

– Ты пришьешь голову, а малыш его не узнает. Это будет уже не его мишка. Лучше все оставить как есть, проверить, по крайней мере, насколько он ему дорог. Мальчик очень сильно травмирован, Джим, надо быть готовым изолировать его, если не будет другого выхода.

– Изолировать?

– Или отослать обратно.

– Обратно?

– Джим, – терпеливо объяснила она, – бывают дети, впавшие в кататонию, аутизм или, хуже того, одичавшие. Ты их видел. Мы даже не пытаемся достучаться до них. Похоже, твой Алек такой же.

– Мы можем достучаться, – упрямо сказал я. Би-Джей промолчала.

– Надо попробовать.

– И пренебречь остальными шестнадцатью? И не обращать внимания еще на сто семнадцать, за которых мы уже несем ответственность?

– Нет, конечно, но…

– В сутках лишь двадцать четыре часа, Джим, а дел невпроворот. Мы даже минуту не можем терять впустую. Детей надо кормить, купать, одевать, укрывать, лечить – но прежде всего почаще обнимать. Им надо снова обрести уверенность в себе. Мы не можем заводить любимчиков, не имеем права…

– Я уже слышал подобные проповеди, Би-Джей, – перебил я. – Ты кое о чем забываешь. Алек уже присутствует как постоянная в данном социальном уравнении. Холли и Томми уже выбраны. Он реагирует на них. И на меня. Тебе придется иметь дело с Холли, Томми и со мной, если решишь отослать его отсюда.

– Ладно, – согласилась она. Слишком легко согласилась.

– А?

– Я сказала, ладно.

– Ты не собираешься спорить? – Нет.

– Ты не собираешься перечислять все доводы против?

– Нет. Ты же сказал, что он должен остаться. Мы вынуждены жить со всеми этими психованными сиротами, включая большого отвратительного сироту, сидящего в моем кабинете и лакающего мой лимонад. Я способна вынести и его психоз. Хочешь нести за него ответственность? Не возражаю.

– Да, – сказал я. – Хочу.

– Хорошо. На следующей неделе я подготовлю бумаги на усыновление. Думаю, что с подписью доктора Берди проблем не будет.

– Эй, подожди, я ведь даже не заикался об этом.

– Еще как заикался. Ты сказал, что возьмешь его под свою ответственность.

– Но это не значит…

– Значит. Мы оба знаем английский, не так ли?

– Нет, подожди минуту, Би-Джей! Ты хочешь куда-то меня втравить. Я еще не готов.

– Хорошо, тогда подумай и реши, чего ты хочешь?

– Э… – Я осекся на полуслове. – Не знаю.

– Так я и думала. – Она сбросила ноги на пол. Налила лимонад в стаканы; лед позвякивал, как маленькие колокольчики. Скривила губы. – Боже, как хочется сахару!

– Помешай. Может быть, мед осел на дно.

– Не то. – Она отпила из стакана и снова поморщилась. Потом вернулась к нашему разговору: – Послушай, Джим, я никуда тебя не втравливаю. Просто хочу, чтобы ты понял, что такое ответственность за ребенка.