Дэвид Герролд - Ярость мщения

– Бетти-Джон? – Я тронул ее за рукав.

– А, Джим, послушай, я сейчас ужасно занята. Твой вопрос терпит? Спасибо. Послушай, будь душкой, покарауль автобус. К нам едут новые дети. Договорились?

– Да, конечно.

Я рассердился, но надо было знать Бетти-Джон. Если она о чем-то просила, вы это делали. Было невозможно даже толком поспорить с ней; чем больше вы говорили, тем больше дел на вас взваливалось.

Дети. Они были настоящей головной болью: путавшиеся под ногами, крикливые, где-то вымазавшиеся. Сопливые носы, оцарапанные коленки с красными пятнами мербромина, грязные рожицы, липкие ладошки – и к тому же стояла жара.

Но делать было нечего, и я пошел. Предполагалось, что, несмотря на шорты и майку, я должен производить впечатление образцового начальника детского лагеря. Чисто выбритого и благоухающего. Невозможно быть солидным в шортах, особенно если у вас шишковатые колени. Кроме того, я всегда выглядел моложе своего возраста. Кстати, отчасти поэтому и пошел служить – думал, что армия сделает из меня мужчину. Но вынужден был с неохотой признать, что армия не оправдала моих надежд. Я постоянно слышал, будто бы у вернувшихся из боя появляется особая жесткость в уголках рта, а в глазах – налет некоей загадочности, на которую клюют женщины. Но в зеркале я видел лишь свою кислую, вечно недовольную физиономию. Если меня и окружала «кровавая аура смертельной опасности», то я ее не замечал.

Впрочем, все это ерунда. Я устроился поддеревом рядом с ближней баррикадой и стал ждать.

Меня разбудило бибиканье и усталый хрип мотора. От запыленного автобуса несло метиловым спиртом, а его тормоза жалобно застонали, когда он остановился перед козлами для пилки дров, перегораживающими въезд на главную улицу Семьи. К стеклам закрытых окон прижались носами ребятишки. Водитель – ему самому было едва ли шестнадцать – вылез из автобуса с блокнотом в руке.

– Эй! – довольно нахально крикнул он. Я встал и подошел к нему.

– Где здесь начальник? – требовательно спросил водитель.

– А кто вам нужен?

– Да, понимаешь, мне тут дали фамилию… – Он заглянул в блокнот. – Тримейн, что ли?

– Есть такая. – Я неопределенно махнул рукой.

– Вот дерьмо! Слушай, можно отодвинуть эти доски? Или разобрать?

– Не-а. У нас тут крутом дети. Придется обходить пешочком.

Он тяжело вздохнул, вернулся к автобусу и, открыв дверцу, распорядился: – Вы, малышня, посидите пока здесь или займитесь чем-нибудь. Я скоро вернусь.

Я наблюдал за парнишкой. Проницательности у него было не больше, чем у слизня. И примерно столько же здравого смысла. Дети моментально кучей повалили из автобуса – мне тоже следовало бы сообразить вовремя. Пусть их шофер разиня, но ребятишек никак нельзя было отнести к доверчивым. Широко раскрытыми глазами они подозрительно осматривали деревню. С любопытством, но очень настороженно. Старшему было не больше четырнадцати, а самых маленьких держали на руках две девочки. Все дети выглядели измученными.

Я вздохнул про себя и подошел ближе. Кто-то должен присмотреть за ними.

– Привет, – поздоровался я.

Они замерли и уставились на меня. Считая двух младенцев, их было семнадцать – с круглыми глазами, как у голодных щенят, которых, вместо того чтобы накормить, побили.

Я присел на корточки перед мальчиком лет четырех-пяти. С соломенными волосами, он немного напоминал мне Марка (Марка? Ах да, это же мой племянник. Неужели я действительно забыл его?) – Как тебя зовут?

Он в упор смотрел на меня самыми круглыми на свете глазами и молчал.

– Меня зовут Джим, а тебя? Опять никакого ответа.

Я показал на старую бесформенную игрушку, которую он прижимал к себе.

– Как зовут твоего мишку?

Малыш что-то прошептал. Очень тихо.

– А? Я не слышу. Как его зовут? На этот раз чуть громче: – Медведь.

– М-м, хорошее имя. Он хороший медведь? Круглоглазик медленно покачал головой.

– Тогда он плохой?..

Снова отрицательное покачивание.

– Но это твой медведь?

Медленный осторожный кивок. Ребенок не знал, как относиться ко мне. Взрослым полагалось быть хорошими, но я – незнакомец. Один только Бог знал, откуда он приехал и что ему пришлось пережить. Мне хотелось погладить его по голове или прижать к себе – показать, что теперь его ожидает только добро, но Бетти-Джон предупреждала, что не все дети любят ласку. Их нельзя трогать, не попросив прежде разрешения.

– Ты пожмешь мне руку? – Я протянул ему ладонь, но мальчику нужно было до нее дотянуться.