Бет Рэвис - Ярче солнца

Мне не нравится, что Орион велит не доверять Старшему. Совсем не нравится. Но… я вспоминаю вчерашний день и то, что скрываю от него свои самые темные секреты. Я и так уже делаю то, чего хотел Орион, а ведь он еще даже не попросил. И я ненавижу себя за это.

ОРИОН: Тебе придется начать с первого кусочка головоломки. Но, Эми, я уже дал его тебе. Так что иди и найди. Найди все подсказки, что я тебе приготовил. Мне остается только надеяться, что после этого ты сделаешь правильный выбор.

Он смотрит прямо перед собой, а потом обратно на меня.

ОРИОН: Потому что времени у тебя все меньше.

Я ощущаю одиночество. Не в смысле, что я чувствую себя одиноким. Я ощущаю одиночество так же, как вот это одеяло, как перья в подушке под головой и резинку пижамных штанов вокруг пояса. Я чувствую одиночество, как будто это что-то материальное, и оно стелется по всему уровню, словно туман по полю, затекает во все углы комнаты и не находит ничего живого, кроме меня. Оно еще и холодное.

Когда я наконец выбираюсь из постели, то думаю только о том, чтобы пойти к Эми и попросить прощения. Может быть, мы сможем по крайней мере общаться, как до ссоры — пусть это и была странная дружба, полная минут молчания. Нужно понять, что делать с двигателем — если вообще хоть что-то можно сделать, — но я не смогу разбираться с кораблем, если не разберусь сна чала с тем, что сломалось в Эми.

Эта идея так захватывает меня, что только на полпути по гравтрубе на уровень фермеров я вспоминаю ее взгляд — полный гнева, боли и грусти — и понимаю, что она, наверное, и видеть меня не захочет. Мои ноги касаются платформы под гравтрубой, и тут включается солнечная лампа. Утренний туман испаряется на глазах.

Вместо того чтобы идти к Эми в Больницу, я сворачиваю налево, к Регистратеке. Может, если дать Марай почитать пару книг о полиции и гражданском праве, это поможет ей подготовить корабельщиков к новым обязанностям. По крайней мере, так я себе это объясняю. На самом деле мне просто страшно идти к Эми, потому что она на меня все еще злится. И правильно делает.

К моему удивлению, в Регистратеке уже есть посетители — они собрались у стенных пленок в холле. Большая часть стоит вокруг «Естественных наук». Второй корабельщик Шелби, указывая на генератор на схеме, объясняет им строение двигателя. Встретившись со мной взглядом, она кивает. Я знал, что Шелби с моего и Марай разрешения начала вести лекции о технических характеристиках корабля для интересующихся фермеров, но не подозревал, что занятия начинаются через пятнадцать минут после включения лампы.

Я медлю на пути к залам с книгами. Разве лекции Шелби не бесполезны? Двигатель заглох, хоть фермеры пока и не в курсе. Космос побери, да мы ведь не знаем даже, далеко ли Центавра-Земля. Даже если фермеры с помощью этих знаний и сумеют запустить корабль, скорее всего, они не доживут до того, чтобы увидеть планету.

Одна из девушек вокруг Шелби неторопливо поглаживает себя по поясу. Она на четвертом месяце беременности, но туника скрывает округлившийся живот. Ее движение, хоть и бессознательное, напоминает мне — вот ради чего это все. Лекции Шелби нужны не для того, чтобы починить двигатель — вряд ли из этого что-то выйдет, — а для того, чтобы дать этим людям надежду.

Это единственное, в чем Старейшина был прав. Он, конечно, лгал им, но, в конце концов, у них была причина не сдаваться.

Вот чего всем сейчас не хватает.

Тихонько ныряю в коридор и направляюсь в дальние помещения. Распахиваю дверь зала с материалами по гражданскому праву и социологии.

— Какого…?! — вопят оттуда.

Подпрыгиваю на месте, сердце в груди колотится.

— Я же чуть от испуга не сдох! — восклицаю я, рухнув на стул у стола, за которым сидит Барти.

Барти не отвечает — ухохатывается над своей реакцией. На какую-то секунду мне кажется, что все как раньше. Перед тем, как переселиться на уровень хранителей к Старейшине, я год прожил в Больнице, и мы с Барти были друзьями. Нас тогда была целая компания: Харли, Барти, Виктрия, Кейли и я (каждый день благодарящий судьбу за то, что у меня впервые за всю жизнь появились друзья).

Мы все дни напролет проводили в Больнице или в саду. Харли рисовал, Барти играл на гитаре, Виктрия сочиняла. Кейли порхала вокруг, постоянно пытаясь что-нибудь мастерить. Она сделала для Харли металлический подрамник, который едва не стоил ему пальцев, а однажды попыталась разобраться в старых сол-земных чертежах электрогитары и почти что отправила Барти на тот свет разрядом тока.