Фрэнк Герберт - Эффект Лазаря

«Это не может быть моими воспоминаниями», подумал он. Ужасающее переживание. Память Корабля вторглась в его разум — кто-то шел по длинному изгибающемуся коридору и фиолетовый аграриум колыхался слева от него. Он был бессилен перед наплывом видений. Келп колыхнулся перед ним где-то под водой, и стайки рыб, никогда не представленных Комитету, проплыли у него перед глазами.

Алэ обернулась и увидела отсутствующее выражение его лица, сосредоточенность, с которой он глядел на мандалу.

— С вами все в порядке? — спросила она.

Ее голос вытряхнул Киля из чужих воспоминаний. Он сделал прерывистый вдох, выдохнул.

— Я… я проголодался, — сказал он. Килю и в голову не пришло поделиться жутью только что пережитых воспоминаний. Как Алэ сможет понять, когда он и сам не понимает?

— Может, вы присядете здесь? — предложила Карин. Она указала на маленький столик, накрытый на двоих прямо в кухонном отсеке возле небольшого плаз-иллюминатора. Столик был низеньким, в морянском стиле. У Уорда колени заболели от одной мысли о сидении за ним.

— Я сама приготовила вам поесть, — объявила Алэ. Заметив выражение его лица, по-прежнему растерянное, она добавила. — Этот проход ведет из комнаты в ванную с душем. Дальше располагаются прочие удобства, если они вам нужны. И внешние люки располагаются в той же стороне.

Киль упихал ноги под столик и устроился, опираясь о столешницу локтями и руками поддерживая голову.

«Это что, сон был?» подумалось ему.

Красная мандала располагалась прямо перед ним. Он почти боялся сосредоточиться на ней еще раз.

— Вы восхищаетесь мандалой, — заметила Алэ и вновь принялась за кухонные хлопоты.

Киль, рассредоточив внимание, позволил своему взгляду заново скользнуть по мистическим путям древних линий. На сей раз ничто внутри него не отозвалось. Медленно в его мозг проникли обрывки его собственных воспоминаний, образы замигали перед глазами, запинаясь, словно звуки в горле заики, потом установились. Осознание дотянулось до одного из первых уроков истории, до головидео, показанного посреди классной комнаты. То была документальная драма для детей. Островитяне любили представление — а это оказалось увлекательным. Название Киль позабыл, но помнил, что речь шла о последних днях континентов Пандоры — на изображениях головидео они выглядели никак уж не маленькими — и гибели келпа. Тогда Киль впервые услышал, как келп назвали Аваата. А разыгрывали персонажи эту драму в командном отсеке, на фоне стены… и жуткой фрески из соседней комнаты. А рядом с фреской, когда фокус головизора сместился, он увидел красную мандалу — совсем как сегодня. Киль не хотел припоминать, как давно он видел эту драму — уж больше семидесяти лет тому назад, во всяком случае. Взамен он перенес свое внимание на Алэ.

— Это оригинальная мандала или копия? — поинтересовался он.

— Мне говорили, что оригинал. Она очень старая, старше любого другого устройства на Пандоре. Похоже, вас она очаровала.

— Я видел раньше и ее, и фреску, — ответил Киль. — Эти стены и кухонный отсек поновее будут, верно?

— Это жилище было перестроено для моего удобства, — пояснила Алэ. — Меня всегда привлекали эти комнаты. Мандала и фреска остались там, где были всегда. И о них заботятся.

— Тогда я знаю, где я, — сказал Киль. — Островитянские дети учат историю по голодрамам, и…

— Эту и я видела, — кивнула Алэ. — Да, это часть древнего Редута. Когда-то он полностью выступал из моря, и пять скал позади него, насколько я помню.

Она принесла еду на стол на подносе и составила с него миски и палочки.

— А разве большая часть Редута не была разрушена? — поинтересовался Уорд. — Вроде бы документальные голодрамы — это реставрация немногих уцелевших…

— Целые секции Редута остались невредимыми, — ответила Карин. — Автоматические люки закрылись и отсекли большую часть Редута. Мы очень тщательно ее реставрировали.

— Это впечатляет. — Киль кивнул, заново оценивая предположительную значимость Алэ. Моряне перестроили часть старого Редута для ее удобства, и она поживает себе в музее, явно иммунная к исторической ценности окружающих ее объектов и зданий. Раньше он никогда не встречался с морянами в привычной им среде, и теперь почел этот пробел в своем жизненном опыте слабостью. Киль заставил себя сбросить напряжение. Для умирающего здесь открываются определенные преимущества. Ему не надо решать, должна ли новая жизнь жить или умереть. И никаких молящих матерей и разъяренных отцов, сражающихся с ним за создания, неспособные получить «добро» от Комитета. Этот мир далек от островов.