Елена Клещенко - Эликсир от бессмертия

— Так что же делать? — снова заговорила девчонка. — Может, землянку выроем?

Женский ум, что с нее взять.

— Где ты хочешь землянку рыть? — с ласковой яростью спросил он. — Здесь?! Вырыли нам уже... на две деревни.

Увидел ее глаза и пожалел о сказанном.

— Нельзя тут землю трогать, — продолжил он мягче. — То есть не знаю, можно или нет, но пробовать не хочу. Отсюда уходить надо.

— Куда?

— Туда, — он показал вдоль ручья. — Там, к западу, за Лесом, живет один... сам себе Хозяин. Он мощный очень. Захочет — поможет, и если кто живой из наших или ваших остался — найдет. Хозяева должны друг другу помогать, такой у нас закон.

— Как найдет? — недоверчиво спросила Яна.

— Он знает как.

— А если не захочет помочь?

— А хуже не будет, — успокоил ее Вит. — Ночь, псы... демоны... Это холм наш был спокойный, там Слова полной силы не имели, а тут Лес. Мы уже далеко в него зашли. Нелюдское место, поняла?

Почему-то теперь, объясняя этой бестолковой девице, что к чему, он сам почти перестал бояться. И в самом деле — если бы он сдуру в Лес сунулся, как некоторые, тогда бы да, тогда верная гибель. А он-то ведь понимает...

— А далеко он живет? Ну, этот... сам себе Хозяин?

— День, ночь и еще день. Может, меньше.

— Ночь?!

— Не трусь. Ночь переночуем в надежном месте. Там, ниже по ручью, вход есть.

— Куда вход?

— Куда надо, — важно сказал он. — Идешь со мной?

— Иду, если зовешь.

— Тогда пошли.

Он обошел ее и двинулся дальше по еле заметной тропинке. Услышал, что она идет за ним, и улыбнулся.

Солнышко пригревало все жарче. Синички смолкли, тихо стало в лесу, только кузнечики пели в траве да какая-то птичка посвистывала, будто звала Вита по имени. Лес был смешанный, перепутанный: под березами лежала хвоя и куски оранжевой сосновой коры, в колючих ветвях одиноких елей висели сухие березовые прутики. Радостно цвели в тонкой лесной траве иван-да-марьи, летние цветы.

От ручья прилетали стрекозы, пахло таволгой. Сладкий запах усиливал жару. Спина у Вита под безрукавкой стала совсем мокрой. Яниных шагов позади он почти не слышал, несколько раз оглядывался — девчонка не отставала, каждый раз улыбалась ему. Молча улыбалась, говорить не смела.

— Устала? — наконец спросил он с надеждой.

— Нет, ничего, — шепотом ответила она.

Как это так ничего, про себя возмутился он, я уже еле ноги тащу, а ей ничего... Но пригляделся и заметил, что лоб у нее вспотел, платок с шеи она стащила и несет в руке.

— Устала, — сказал Вит. — Ты не бойся, времени у нас много. До заката дойдем. Давай посидим в тенечке, передохнем. Вон там.

Потом тяжелее будет. На голодный желудок отдыхать — затея дурацкая, лучше бы идти, пока идется... однако ноги уже двигались с трудом, и в голове мутилось, а это было плохо.

Яна не стала спорить, сразу уселась на поваленную сосну. Перед сосной было кострище — маленькое, плоское черное пятно, вбитое в землю дождями; трава начала прорастать сквозь черноту. Но значит, и тут еще люди ходят?

Вит произнес запирающий ключ, обвел чертой кострище, сосну и их обоих — не в воздухе, а сучком по земле, засыпанной хвоей, чтобы видно было.

— Теперь можешь говорить.

Присел рядом, искоса посмотрел на Яну. Губы у нее бледные, чуть розовые, как давешняя малина. Волосы в тени вроде бы русые, а на свету вспыхивают рыжим. Веснушки, если и были, утонули в загаре. Но брови и длинные ресницы — не черные, а того же цвета, что волосы. Стало быть, все-таки рыжая.

— У меня хлеб есть.

— Хлеб?!

— Немного, два куска. И еще вот.

Она развернула платок: на нем лежали четыре крупных подберезовика.

— Ну ты сильна, — Вит и обрадовался, и немного обиделся. Он-то шел первым, и тоже, между прочим, думал о грибах — если с вечера не есть, поневоле задумаешься, — но ни одного не увидел, а она шла второй, и в сторону не отходила, и не отставала... Правду сказать, такая история с ним повторялась каждый раз, как шли по грибы. — Ты сама не Хозяйка, часом?

— Не, ты что! — она так замотала головой, что он засмеялся. — Женщины не бывают Хозяевами!

— Бывают, только редко, — ответил он. — Айген, ну, мой учитель, рассказывал про одну.

«Рассказывал» — это было преувеличение. На самом деле про ту женщину-Хозяйку Айген сказал ровно два слова: «Жуткая баба». Хотя вообще поговорить любил — хлебом не корми. Про того же Ника, самого себе Хозяина, что живет в доме с башнями у озера, мог рассказывать часами. Он тысячу историй знал. И правдашних, и придуманных. Вит будто наяву услышал голос Айгена... в темном доме, при одной лучинке, он глядел на камень в кольце и читал его отблески, алые брызги в темноте, они складывались в слова, а те — в песню... Не будет больше этого никогда. Проклятый Леха. Проклятый дурень с топором. Ну хватит, перестань...