Курт Воннегут - История в Хайаннис-порте

Девушка была так воспитанна, так мила и привлекательна, так образованна и умна, что я просто не мог отвести от нее глаз. Слова казались излишними — столь глубоки и искренни были чувства молодых людей. Поэтому за столом царила тишина.

Политику коммодор упомянул лишь однажды. Он нерешительно взглянул на Роберта и спросил:

— Э-э… а как насчет твоих… э-э… публичных выступлений?

— Пока я хочу заняться другим, — ответил сын.

Рэмфорд-старший пробурчал что-то неразборчивое.

— Что? — переспросил его Роберт.

— Я… э-э… хотел сказать: «Ну понятно».

Я посмотрел на супругу коммодора. С лица Клариссы исчезли все морщины, она похорошела и помолодела — ибо сбросила с плеч огромный груз, который несла много лет.

Но был этот ужин печален — слишком надломленным и притихшим выглядел сам коммодор.

Молодые ушли к морю, а мы с Рэмфордом и его женой переместились на веранду, взяли по бокалу мартини и стали глядеть на залив. Солнце село, поток туристов наконец иссяк, и лишь на лужайке возле дома, где лежали вповалку утомленные путники, кто-то негромко наигрывал на гитаре.

По лестнице поднялся дворецкий.

— Не пора ли включать прожектора, сэр? — поинтересовался он у коммодора. — А то господина Голдуотера совсем уже не разглядеть.

— Знаешь, Джон, — ответил Рэмфорд-старший, немного подумав, — давай на сегодня оставим его в покое.

— Слушаюсь, сэр.

— Пойми меня правильно, Джон: я все равно за него. Просто… пусть он сегодня отдохнет.

— Слушаюсь, сэр, — повторил дворецкий и ушел.

Коммодор помолчал и добавил:

— Да, пусть сенатор из Аризоны отдыхает. В конце концов, все и так прекрасно знают, кто он такой… А вот кто такой я?

Это прозвучало несколько неожиданно. На веранде было темно, и я не мог как следует разглядеть лицо коммодора. Чувствовалось, что ему нелегко, но прекрасная ночь, бренди и негромкие звуки гитары помогли наконец Рэмфорду-старшему сказать правду о самом себе.

— Ты? Ты очень славный человек, — ответила Кларисса.

— Да нет… Теперь, когда портрет Голдуотера выключен, а мой сын помолвлен с девушкой из семьи Кеннеди, я могу честно признаться: давешний экскурсовод сказал правду. Я человек, который сидит на веранде и пьет мартини.

— Ты прекрасно образован, умен, хорошо воспитан и все еще сравнительно молод, — указала Кларисса.

Коммодор опять замолчал.

— Пожалуй, — произнес он задумчиво, — мне нужно подыскать себе какую-нибудь работу.

— Ну конечно, — сказала ему жена. — Так будет гораздо лучше для нас обоих. Понимаешь, дорогой, я все равно буду любить тебя таким, какой ты есть… но вот восхищаться мужчиной, который совершенно ничего не делает, ужасно тяжело, поверь.

Внезапно полутьма озарилась светом фар: из ворот президентской виллы не спеша выехали два автомобиля и остановились возле дома Рэмфорда. Коммодор пошел на ту часть веранды, которая была обращена к улице, — выяснить, что происходит.

— Коммодор Рэмфорд, — послышался снизу хорошо знакомый мне голос — голос президента Соединенных Штатов, — позвольте поинтересоваться: что случилось с портретом Голдуотера?

— С ним ничего не случилось, господин президент, — почтительно ответил Рэмфорд.

— Почему же тогда он не освещен?

— Видите ли, сэр, сегодня я решил его не включать.

— Дело в том, — сказал Кеннеди, — что у меня в гостях зять Хрущева, и он бы очень хотел взглянуть на портрет господина сенатора.

— Слушаюсь, сэр, — ответил коммодор и протянул руку к выключателю. Улицу залил ослепительный свет.

— Благодарю вас, — сказал президент. — И если вас не затруднит… будьте любезны — не выключайте его.

— Что, сэр? — удивился коммодор.

Машины тронулись с места.

— Так мне гораздо лучше видно дорогу, — ответил Кеннеди.

1963