Андрей Стригин - Ловушка для химер

— Что они делают? — удивляется Семён.

— Плот, что ли? — всматриваюсь в лихорадочную суету на берегу.

— Неужели у них получится?

— Узнаем потом, быстрее уходим, — упираюсь на шест, Семён присоединяет усилия и наше плавсредство быстро скользит между торчащими деревьями.

На этот раз земноводные не обращают на нас внимания, застыли на кочках, лишь глаза светятся. Осторожно огибаем, одного даже случайно касаемся, но тот немного отодвинулся и замер в великой задумчивости.

Берег удаляется, огни хаотично мелькают, с плотом, у наших «друзей», явно не получается. Мозгов, что ли не хватает? Мы скалим зубы в ухмылках — нашли с кем тягаться! Но, внезапно вновь встрепенулись земноводные, зашевелились на кочках, в мутной воде замелькала всяческая мелочь, небольшие зубастые лягушки прыгают на плот.

Игорь, с рычанием смахивает за борт, а крупные земноводные с шумом заваливаются в воду и гребут к нам. Пришельцы из тьмы поняли, к нам на плоту не подобраться, каким-то образом подчиняют своей воли водных хищников и пускают по нашему следу, к сожалению, с мозгами у них всё в норме, вздыхаю и сильнее налегаю на шест, рядом пыхтит Семён. Плот несётся между чёрными деревьями, чудом не цепляясь за торчащие из воды ветви, а впереди виднеется просвет, это разлившаяся река, выйдем в неё, и понесёт течение прочь от всей мерзости.

Сзади бурлит вода от настигающих безобразных амфибий, но заметна некая тенденция, власть пришельцев над земноводными ослабевает на расстоянии, чудовища плывут за нами больше по инерции. Зажигаем на середине плота огонь и забрасываем хищников горящими пучками мха и лишайника, им это не нравится, отваливают в сторону, уходят под воду и таятся на глубине, а мы выплываем в реку. Постепенно плот захватывает течение и выносит на центр реки. Теперь можно вздохнуть свободно, мы оторвались. Дети прижимаются к нам, волчонок неожиданно лезет мне под куртку, тычется мокрым носом в живот, глажу серенького и он засыпает.

За бортом хлюпает волна, мимо проносится всякий лесной мусор и исчезает в темноте. Луна прячется за верхушками сосен, становится совсем темно, только далёкие звезды слегка серебрят поверхность реки. Изредка выпрыгивают крупные рыбины, блистая чешуёй, с шумом падают в воду. Затхлый запах болота остался позади, с наслаждением вдыхаем свежий, наполненный ароматами хвои, воздух.

Бережно вытягиваю волчонка, кладу в мягкий мох, зверёныш слабо вильнул коротеньким хвостиком, почти весь зарылся в сухую постилку. Сдираю повязку с головы Семёна, рана вспухшая, появились синюшные пятна, к сожалению, попала инфекция. Протираю чистой водой, открываю ведёрко с мёдом, пропитываю тряпочку и накладываю на рану, тщательно перевязываю: — Заживёт как на собаке, — подбадриваю я друга.

— Спасибо за сравнение, — улыбается Семён.

— Через пару часов, тебе бы пришлось ампутировать голову.

— Болото сильно протухло — будь оно не ладно, пиявок много, гадости всякой, — соглашается Семён.

Пользуясь моментом, сбрасываем одежду, полощем в светлых струях реки, обмываемся, прыгая за борт, держась руками за крепкие лианы. Отдраили ребятню, даже волчонка, вздумавшего кусаться, выстирали как мочалку. В центре плота поддерживаем огонь, развесили на рогатинах одежду, сушим её и сами пытаемся согреться.

Река ссужается, течение становится заметно стремительнее, но глубина реки большая, нет порогов над скрытыми подводными скалами, бурунов от водоворотов. Отдыхаем, наслаждаемся покоем и тишиной, лишь вода журчит, убаюкивает. Ребятня умаялась, уснули на постилке из мягкого мха, там же, повизгивает во сне, волчонок.

Ощущение такое, что болото с монстрами, нам привиделось, вокруг чистота и свежесть. Удивляюсь, как в мире может ужиться такие разные состояния мрака и света: болотная гниль — мёртвые деревья и кристально чистая река — шумящий на берегу здоровый лес. Почти как у людей, одни убивают, другие созидают.

Постепенно плот сносит к берегу, крутые склоны нависают над рекой, обрывы виднеются на всём протяжении — река входит в ущелье гор, наш плот удаляется от намеченного курса.

— Правь к берегу, — я толкаю в плечо задумавшегося Семёна, уткнувшегося в шест.

— Что, уже приплыли? — он фыркает, в недоумении водит глазами, а ведь задремал, оказывается и он может совсем из сил выбиться.

— Угу, дальше ножками, — я посмеиваюсь, надо же, за такой короткий срок лицо у него опухло от то сна, а по центру щеки багровеет след от ребристой поверхности шеста, даже сучёк, в виде кренделя, отпечатался.