Питер Гамильтон - Обнаженный Бог - Финал

– Да ну вас, это же серьезно, пижоны вы! То есть похоже ведь, что наши жизни от этого зависят.

– Забавно, – рассуждала Стефани. – Совсем недавно я желала себе непременной смерти. А теперь, когда она как раз может наступить, я хочу прожить еще хотя бы чуточку подольше.

– Хочется спросить: почему вы считаете, что и в самом деле умрете? – спросил Сайнон. – Вы все утверждали, что именно это произойдет здесь.

– Это, я полагаю, вроде силы тяжести, – ответила Стефани. – Смерть такая стабильная штука. Это то, чего мы ожидаем в конце жизни.

– Вы хотите сказать – вы желаете собственного конца?

– Не совсем. Быть свободными от потусторонья – это только отчасти то, чего мы хотели. Предполагалось, будто здесь чудесным образом благословенный мир. Мы как бы находились на какой-то планете. Мы хотели прибыть сюда и здесь жить вечно, точно как в легендах о райской жизни. Ну, если не вечно, так всяко несколько тысяч лет. Жить той жизнью, какую мы считаем нормальной. Жизнь обычно кончается смертью.

– Смерть в раю не вернет тебя в потусторонье, – высказался Чома.

– Именно. Эта жизнь должна была оказаться лучше прежней. Энергистическая мощь дает нам потенциал, чтобы выполнить наши мечты. Мы не нуждаемся ни в материальной базе, ни в деньгах. Мы ведь можем получить все, что нам нужно, для этого достаточно просто пожелать, чтобы оно было. Если уж это не может сделать людей счастливыми, так что может?

– Вы никогда не испытаете чувства, что все ваши желания исполнены, – покачал головой Сайнон. – Вас не остановит никакая граница, ее просто не будет. Электричества практически не существует, если вы лишены всяких машин, более совершенных, чем паровая. Вы ждете, что проживете добрую часть вечности. И никто не может даже покинуть этот мир. Простите меня, но я не вижу тут райской жизни.

– У всего есть оборотная сторона, – пробормотал Кохрейн.

– Возможно, вы правы. Но ведь даже планета-тюрьма, привязанная к восемнадцатому столетию, за которой следует истинная смерть, лучше, чем если тебя приковывают к вечности.

– Тогда ваша энергия будет, несомненно, полезнее, если ее направить на решение проблем человеческих душ, привязанных к вечности.

– Прекрасные слова, – одобрил Мойо. – Только – как?

– Не знаю. Но если кто-то из вас присоединится к нам, откроются широкие возможности.

– А мы к вам присоединяемся.

– Не здесь. Там. В той вселенной, где научными ресурсами Конфедерации можно управлять.

– Когда мы были на Омбее, вы только нападали на нас и больше ничего не делали, – вспомнила Рена. – И нам известно, что военные захватили в плен нескольких одержателей, чтобы произвести над ними вивисекцию. Мы могли слышать, как их пытали, – их голоса разносились по всему потусторонью.

– Если бы они стали с нами сотрудничать, нам не пришлось бы прибегать к силе, – сказал Чома. – И вовсе это не была вивисекция. Мы же не дикари. Вы и в самом деле думаете, будто я хочу вверить свою семью потусторонью? Мы помочь хотим. Это диктует инстинкт самосохранения, если уж не что-то другое.

– Еще одна упущенная возможность, – печально вымолвила Стефани. – Число их возрастает – разве не так?

– Кто-то из города идет, – заметил Чома. – Приближаются к нашему лагерю.

Стефани машинально повернулась, чтобы оглянуться на грязевую прерию позади. Она не заметила, чтобы там что-то двигалось.

– Всего пять человек, – объявил Чома. – Враждебными не выглядят.

Сержант продолжал комментировать для них. Взвод поспешно отправился, чтобы перехватить новоприбывших, которые поклялись, что они ушли от Эклунд, разочарованные развитием событий в разрушенном городе. Сержанты направили их к разведывательной группе.

Стефани наблюдала, как они приближаются. Она не удивилась, когда заметила среди них Девлина. Он был в полной форме девятнадцатого века с офицерскими регалиями: темный камзол из толстой шерстяной материи, а на нем – множество алых, золотых и цвета имперского пурпура лент.

– Фаллоцентрическая военщина, – презрительно фыркнула Рена и сделала вид, будто отворачивается, чтобы поглядеть через пропасть.

Стефани жестом пригласила новоприбывших сесть. Они все, казалось, опасались того приема, который им здесь окажут.

– Что, парни, с вас довольно иметь дело с ней, а?

– Превосходно сказано, – констатировал Девлин. Он превратил спальный мешок в клетчатый шотландский плед и расположился на нем. – Она совсем спятила. Конечно, крыша поехала от власти. Решила, что опять настали времена Великой Войны. Любая искра несогласия рассматривается как мятеж. Вполне ожидаю, что она нас просто расстреляет, если когда-нибудь снова увидит. В самом буквальном смысле.