Вячеслав Рыбаков - Гравилёт 'Цесаревич'

- Ай, славно, ай, мальчики мои молодцы! Хоть денек успели урвать. Какая жалость, что князь Ираклий так рано в отставку вышел!

- Ему в грузинском парламенте дел хватает.

- Да уж представляю... Тепло там?

- Тепло, Иван Вольфович.

- Цветет?

- Ох, цветет!

Он горестно вздохнул, уселся не за стол, а в кресло напротив меня. Закинул ногу на ногу, немилосердно дергая левую бакенбардину так, что она едва не доставала до эполета. В черное, полуприкрытое тяжелыми гардинами окно лупил дождь.

- К делу, говорите... Страшное дело, батенька Александр Львович, страшное... Уж и не знаю, как начать.

Я ждал. От радиатора начало помаленьку сочиться пахнущее пылью тепло.

- В восемь сорок три вылетел цесаревич с Тюратама. С ним секретарь, профессор Корчагин, знали вы его...

- Не близко. Консультировался дважды.

- Ну да, ну да. Это когда вы от нас входили в госкомиссию по аварии на Краматорском гравимоторном. Помню, как же, - он замолотил себя указательным пальцем по бакенбардам, затем снова поволок левую к плечу. Врач, два офицера охраны и два человека экипажа, люди все свои, постоянные, который год с цесаревичем...

- Никто не спасся? - глупо спросил я. Жила какая-то сумасшедшая надежда, вопреки всему услышанному. Иван Вольфович даже крякнул. Обиженно покосился на меня. Встал, сложил руки за спиною и, наискось пошел по кабинету. Поскрипывал паркет под потертым ковром.

- Батенька, - страдальчески выкрикнул генерал, остановившись у стола, - они же с трех верст падали! С трех верст! Что вы, право!

С грохотом выдвинув один из ящиков, он достал пачку фотографий и вернулся ко мне.

- Вот полюбуйтесь-ка на обломочки! Аэросъемка дала...

Да. Я быстро перебрал фотографии. Что да, то да. Иными фрагментами земля была вспахана метров на пять в глубину.

- Разброс обломков близок к эллиптическому, полторы версты по большой оси. И ведь не просто падали, ведь взрыв был, голубчик мой! Весь моторный отсек снесло-разнесло!

- Мина с часовым механизмом или просто сопряженная с каким-то маневром? Скажем, при первом движении элерона - сраба...

- Ах, батенька, - вздохнув, Ламсдорф забрал у меня фотографии и, выравнивая пачку, словно колоду карт несколько раз побил ее ребром раскрытую ладонь. - Разве разберешь теперь? Впрочем, обломки конечно, будут еще тщательнейшим образом исследованы. Но, по совести сказать, так ли уж это важно?

- Важно было бы установить для начала, что за мина, чье производство, например.

- Вот вы и займитесь... Ох, что ж я, олух старый! - вдруг встрепенулся он. Размахивая пачкой, словно дополнительны плавником-ускорителем, он чуть ли не вприпрыжку вернулся к столу, поднял трубку одного из телефонов и шустро нащелкал трехзначный номер. Внутренний, значит.

- Ламсдорф беспокоит, как велели, - пробубнил он виновато. - Да, прибыл наш князь, уж минут двадцать тому. Ввожу помаленьку. Так точно, ждем.

Положил трубку и вздохнул с облегчением.

- Ну, что еще с этим... Взорвались уже на подлете, неподалеку от Лодейного Поля их пораскидало. Минут через шесть должны были от тяги отцепляться и переходить на аэродинамику... Так что с элеронами, или с чем там вы хотели - не проходит, Александр Львович. С другой стороны - в Тюратаме уже тоже чуток надыбали. С момента предполетной техпроверки и до момента взлета - это промежуток минут в двадцать - к кораблю теоретически имели доступ четыре человека. Все - аэродромные техники, народ не случайный. Один отпал сразу - теоретически доступ он имел, но возможностью этой, так сказать, не воспользовался - работал в другом месте. Это подтверждено сразу пятью свидетелями. Все утро он долизывал после капремонта местную поисковую авиетку. Что же касается до трех остальных...

Мягко открылась дверь в конце кабинета. Не та, через которую впустили меня. Вошел невысокий, очень прямо держащийся, очень бледный человек в партикулярном, траурном; в глубине его глаз леденела молчаливая боль. Я вскочил, попытался щелкнуть каблуками хлюпающих туфель. До слез было стыдно за свое разухабистое курортное платье.

- Здравствуйте, князь, - тихо сказал вошедший, протягивая мне руку. Я осторожно пожал. Сердце заходилось от страдания.

- Государь, - проговорил я, - сегодня вместе с вами в трауре вся Россия.

- Это потеря для всей России, не только для меня, - прозвучал негромкий ответ. - Алекс был талантливый и добрый мальчик, ваш тезка, князь...

- Да, государь, - только и нашелся ответить я.

- Иван Вольфович, - произнес император, чуть оборотясь к Ламсдорфу, вы позволите нам с Александром Львовичем уединиться на полчаса?