Владимир Рыбин - О чем плачет иволка

- Скоро у меня будет два папиных подарка, - сказал он.

- Я же говорил...

- Видишь, какие они уже большие?

Кристаллы и впрямь вроде как выросли. Дед взял один из них, взвесил на руке и решил, что это не они растут, а происходящее каким-то образом действует на сознание, ломая привычные представления об окружающем. Ведь бывает же, что даже самое неизменное из имеющегося во Вселенной - время и то, как нам порою кажется, замедляет или ускоряет свой бег. Кто этого не испытывал? То оно тянется, как резина, то мчится - не замечаешь.

- Гравитация заметно снижается, - сказал компьютер.

- Ты разберись хорошенько, в чем там дело.

- Я никогда не докладываю, не разобравшись.

- Может, дело вовсе не в гравитации? Я же не чувствую никакого снижения.

- Речь идет об очень слабых воздействиях.

- А говоришь - заметно.

- Это заметно лишь для меня.

- Ты уж, пожалуйста, уточняй, не пугай нас.

- Вы же сами просили сообщать все...

И тут полыхнуло где-то совсем рядом: сплошная пелена пыли за экраном на мгновение стала кроваво-красной. Вездеход начал резко тормозить, отчего их обоих прямо-таки прижало к пульту управления. И полумертвая ящерка и обе половинки кристалла, которые Алешка тоже положил на стол, едва не съехали на пол.

- Необходимо сменить курс, - объяснил компьютер. - Впереди извержение.

Дед и сам видел на черном экране локатора, что выход из долины загораживала какая-то подвижная белая мембрана. Она пульсировала, шевелилась, словно огромная гусеница, выползавшая из-за горы. И только у левого среза оставался еще темный провал прохода.

- Может, проскочим?

- Опасно, - коротко отрезал компьютер.

- Тогда поворачивай назад. Вернемся тем же путем.

Вездеход круто развернулся и помчался, все набирая скорость. Пыльная пелена за экраном, заклубившаяся было, распавшаяся на отдельные пятна, снова стала сплошной, серо-багровой.

- Вот так, Алешка, и живем, - вздохнул дед. - Так и носимся то туда, то обратно.

Сказал он это с одной только целью - успокоить внука, отвлечь его, не дать испугаться. Но, как видно, Алешку теперь занимала лишь одна мысль.

- Мы не поедем к папе? - спросил он и, как всегда делал, когда требовал прямого и правдивого ответа, подался к деду доверительно, снизу вверх заглянул в глаза.

- Обязательно поедем. Вот выберемся из этой долины и поедем другой дорогой.

Он вдруг откинулся на спинку кресла и тихо засмеялся.

- Не понял, - холодно сказал компьютер.

- Это тебя не касается, - отмахнулся дед и притянул внука к себе. Хочешь, расскажу один смешной случай?

- Про папу?

- Про папу, про папу, - сказал дед, поражаясь проницательности малыша. - Папа твой вот как ты был, ну, может, чуточку постарше. Мы тогда только переселились на эту планету, обустроились и решили, что теперь самое время заняться эстетическим самовоспитанием. Все, конечно, знали, что высшая радость - это радость деяния, сотворения, то есть труда, но уж больно нам захотелось иметь ее, радость, так сказать, в чистом виде. И все тогда ударились в искусства, кто стихи сочинять начал, кто на скрипочках играл. Ну и, конечно, детей своих стали натаскивать на то же. Дети ведь это как бы концентраторы родительской мечты. На детях проверяется возможность того, чего недополучили сами...

- Это непедагогично, - сказал компьютер.

- Что?

- Непедагогично при детях иронизировать над родителями.

- А, отстань, смотри лучше по сторонам.

- Я смотрю...

- Помолчи, пожалуйста, хоть пять минут.

Дед погрозил компьютеру пальцем и задумался, вспоминая, на чем он остановился.

- Ишь какой, еще вмешивается, - сказал Алешка. И вдруг изрек: - Яйцо курицу учит.

- Ты откуда это взял? - изумился дед.

- Мама так говорила.

- Да... мама, конечно, умница, но ты это... не думай, что она всерьез. Шутила мама. Компьютер, действительно, создан человеком. Но не одним. В нем как бы миллионы людей, в нем опыт всего человечества. Так что яичко-то не простое, а золотое... Вот... О чем, стало быть, я? Да, о скрипочках. Решили мы с мамой, то есть с бабушкой твоей, непременно научить сына, то есть папу твоего, играть на скрипке. Часами мучили, заставляли пиликать. Прямо скажу, музыкант из него не получался, другой у него был талант. Но мы, уверенные, что все в руках человека, не отставали. Закрывали его в комнате и говорили: <����Играй, чтоб мы слышали, как ты играешь>. Сначала он отлынивал, потом, слышим, играет. Обрадовались: смирился, значит. Только монотонно как-то играет, одну и тут же ноту сто раз - туда-сюда, туда-сюда. Даже нам слушать надоело. Как, думаем, у него только терпения хватает? Заглянули в комнату, а его и след простыл. В окошко удрал. А сидит на столе иволка, скрипит своим мелодичным голоском. И что ведь придумал, шельмец! Привязал к лапке нитку, к нитке - грузик и спустил его со стола. Грузик тянет иволку, она сопротивляется и кричит громче обычного.