Владимир Рыбин - Трое суток норд-оста

- Ну-с, - сказал он, вставая из-за стола. - Для полного кворума не хватает только господина Папастратоса, капитана "Тритона". Должен быть с минуты на минуту. Побеседуем - и кончатся заботы. Разъедутся наши подопечные.

- И все? - разочарованно спросил Сидоркин. - Устроить бы спектакль: пригласить их на торжественное открытие телевышки.

- И до открытия разберутся.

- Или поиграть с ними в кошки-мышки. Поглядеть, как суетиться будут...

- Вы в самодеятельности не участвуете? Что-то вас все на игру тянет, - спросил Сорокин. - Ладно, не дуйтесь. Давайте лучше подумаем, что к чему. Кто они - наши подопечные? Господин Папастратос - обычный контрабандист, которому все равно, чем торговать - сигаретами или камушками с чужого берега. Почему именно капитан в этой роли? Да потому, что капитан судна - единственный, кто имеет право круглосуточно находиться на берегу. Кастикос - фигура покрупнее. Но и в той конторе, которой он служит, не знают о том, что здесь у нас сооружается. А значит, и Кастикос тоже занят сбором сведений на всякий случай, так называемой "подправкой"...

Сорокин замолчал задумавшись. Лейтенант Сидоркин глядел на него удивленно восторженными, широко раскрытыми глазами. Капитан Павленко улыбался чему-то своему, рисовал на бумажке замысловатые орнаменты. Ему были не в новинку подобные умозаключения подполковника.

- ...Этих двоих любопытствующих господ мы можем быстро и надежно отвадить. Капитана "Тритона" прихлопаем его же картой. Десяти другим закажем браться за такие некапитанские дела...

В дверь постучали. Вошел дежурный по горотделу, доложил, что приехал иностранец.

- Просите, - сказал Сорокин. - Невежливо заставлять ждать иностранца.

Капитан "Тритона" - примелькавшегося в порту обшарпанного греческого сухогруза - Кицос Папастратос оказался пухленьким крепышом с высокомерной ухмылкой на сочных девичьих губах. Как большинство маленьких и толстеньких людей, он тянул подбородок над белым воротничком, смотрел как бы поверх головы собеседника и всем своим видом показывал, что весьма польщен приглашением в столь высокое учреждение. Он удивленно оглядывал пустые столы, и крупные козьи глаза его как бы спрашивали недоуменно: а где же, мол, традиционные коньяк и кофе?

"Обойдешься, - думал Сорокин, наблюдая за наигранным жеманством капитана. - Сейчас такой "коньяк" будет - не возрадуешься".

- Мы пригласили вас для того, чтобы показать несколько фотографий.

Сорокин выложил на стол пять женских лиц.

- Скажите, пожалуйста, кого из них вы знаете?

- Предлагаете девочка? Мне говорили, у вас нельзя.

Он как-то особенно понятно, с похабным вывертом прищелкнул пальцами и сально улыбнулся.

- Правильно вам говорили, - сказал Сорокин. И подумал, что этот грек, который так неплохо говорит по-русски, пожалуй, без труда объясняется в любой стране. Разумеется, с теми, кто его интересует.

- Не знаю.

- А вот эту?

- Не знаю.

- Тогда послушайте меня.

Сорокин начал рассказывать о лирах, драхмах, даже долларах, которые грек передавал этой даме, нарушая советский закон, о прогулках в горы, об интересах, довольно странных для простого капитана...

- Все придумать... Не знаю... - сказал Папастратос, но уже не высокомерно, а скорее испуганно взглядывая из-под густых бровей.

- Значит, объяснить ваши действия вы не хотите?

- Не знаю.

- Тогда мы вынуждены будем направить протест хозяину вашей фирмы. Сообщим также, что вы каждый раз закупаете здесь по нескольку ящиков сигарет. А ввоз сигарет в Грецию и Италию, как вы знаете, - контрабанда.

- Я покупать себе.

- Несколько ящиков на рейс многовато даже для мирового рекордсмена-курильщика.

Капитан съеживался на глазах. Подбородок его торчал уже не так высоко, и плечи сузились, образовав глубокие морщины на отутюженной, лоснящейся капитанской куртке.

- Будете говорить?

- Не знаю...

- В таком случае, как говорится, извините за беспокойство. Машина у подъезда, она отвезет вас в порт. До отхода просим судно не покидать.

- Я иду... ногами.

- Как вам угодно.

За окнами хлестал норд-ост, рвал провода, выкручивал голые деревья. Люди по улице шли, согнувшись, наклонившись вперед, и отсюда, из тихого кабинета, казалось странным, почему при таком наклоне они не падают.

- Хочу проветриться, - очень ясно сказал капитан. И добавил с едкой усмешкой: - Последний раз.

Сорокин тоже усмехнулся. Посмотрел, как Папастратос резко закрыл за собой дверь, и облегченно откинулся на спинку стула, закурил.