Владимир Рыбин - Трое суток норд-оста

- А я гляжу - кто такой? А это ты! Ну вымахал! Вырос, что ли? Совсем не узнать...

Они мяли друг друга, и смеялись, и прижимались грудь в грудь, чтобы скрыть стыдную влажность в глазах. Они корешили и в мореходке и на "Кишиневе". Когда-то Гошка был уверен, что не задумываясь отдал бы Вовке, как в той песне, "место в шлюпке и круг". Потом разошлись пути-дороги. Ему выпала сухопутная, а у Вовки осталась все та же - морская. Потому что ни за какие коврижки не хотел он связываться с заграничным барахлом. Бывало, Гошка злился на него, говорил: "Что взять с идеалиста..."

А вышло - не по адресу жалость.

- Все стихи пишешь? - спрашивал Гошка, хлопая его по спине.

- Все пишу, - отвечал Володька, в свою очередь, стукая приятеля так, что прохожие останавливались, оглядывались подозрительно: уж не дерутся ли?

- Почитай.

- В самом деле?

- Давай, давай, я же знаю тебя, чокнутого.

- Ну слушай.

Володька даже переменился, побледнел, и взгляд его стал каким-то потерянным, чужим.

...В неизведанных далях неба

Серебрится поток вселенной,

Словно пенный след за кормою

На широкой морской дороге...

Но порой из-за горизонта,

По крутым берегам рассыпанные,

Выплывают другие созвездия,

Долгожданные, достижимые.

И сходят матросы на берег,

И тонут в сиянии трепетном

Ярких созвездий уличных...

В груди у Гошки нехорошо и тошно ныло.

- Ну? - спросил Вовка жалобно и просяще.

- Что-то на стихи непохоже.

- Это белые стихи.

- Ну-ну... - Ему вдруг подумалось, что Вовке тоже не сладко, раз до белых стихов докатился. Но не хотелось огорчать старого друга.

- Не стихи вроде, а хоть плачь.

- Правда?

- Точно. Отметим этот случай?

- Знаешь, - сказал Вовка виновато. - Я теперь водки-то не пью.

- Заболел?

- Слово дал.

- Кому?

- Себе, кому же еще.

Гошка удивился. Он так удивился, как не удивлялся никогда в жизни, поглядел на друга, словно на чудо морское с двумя хвостами и без единой головы.

- Ты что - не хозяин своему слову? Ты дал, ты и возьми обратно. На сегодняшний день.

- Не пойдет. Тряпка я буду, а не моряк, если так словами кидаться.

- А чего ты теперь пьешь?

- Да так... сухое... в меру если.

- Сухое так сухое.

Они быстро пошли, почти побежали по Портовой улице и все толкали друг друга, будто салаги из мореходки, засидевшиеся на лекциях, и Вовка все рассказывал о рейсе, который затянулся на целых полгода из-за выгодного фрахта, взятого в Австралии. А Гошка больше помалкивал. Он тоже мог бы рассказать кое о каких "фрахтах", которые брал. Только где им до австралийских! А кроме того, ему не хотелось говорить об этом, ибо Вовка еще тогда, на "Кишиневе", первым был готов набить ему морду за контрабанду.

Гошка влетел в ресторан, как к себе домой, подмигнул официантке.

- Машутик, сообрази... Как "чего"? Водочки. И еще кисленького...

Официантка не спешила. Они перекинулись еще несколькими фразами и умолкли, нетерпеливо поглядывая на дверь за буфетной стойкой.

- Когда снова поплывем?

Он ждал этого вопроса и боялся его.

- Поплывешь с ними. Я говорю - не буду больше, а они не верят.

- А где ты теперь?

- У Ваньки Ветрова дым пакую.

- Нигде? Так правильно не верят, если нигде.

- И ты тоже. Человеку верить надо, понял.

- А что ты сделал для этого?

- Что я могу сделать?

- Работать, чтобы дым из ушей. Взять общественное поручение дружинники есть всякие или еще кто. Плавать на любой барже, куда пошлют...

- Ага, и стихи писать.

- И стихи писать, если надо, - рассердился Вовка. - Ты ведь сдохнешь без моря, я-то знаю.

- Ну и сдохну!

Гошка тоже разозлился. Не то на Вовку, не то на самого себя или, может, на весь белый свет. Когда официантка принесла водку, он хватил сразу фужер и даже не стал настаивать, чтобы Вовка тоже пригубил "божьей слезы".

- Ты все еще ждешь, чтоб другие за тебя боролись?

- Мне с малых лет твердили, что у нас человеку не дадут упасть. Значит, врали?

- Я тебе говорил: с такой пробоиной ты когда-нибудь пойдешь ко дну. Будь хоть трижды коммунизм, все равно свои дыры придется самому латать.

- Вот, вот, тем я и занимаюсь - сам о себе забочусь. У меня будет коммунизм раньше, чем тебе его преподнесут. Понятно?..

Он быстро пьянел, курил папиросу за папиросой и тыкал окурки в недоеденный салат.

- Ты морскую заповедь не забыл? Все за одного, один за всех? Жизнь это тоже как море, отколовшиеся одиночки тонут.

- Друзей у меня навалом.

- Навалом - это не друзья. Настоящие бывают у того, кто сам может быть другом.