Татьяна Мудрая - Фантош

Только вот не надо думать, что мегари и прочие — это нечто вроде четырехлапых лошадей или безгорбых верблюдов с хвостом вдоль по тыловой части и копытцами на задних ногах. Скорее это рабы гуманоидов, обладающие зачаточным разумом. Одна из экспедиций КОМПОНа доказала это, похитив и допросив парочку скотов. Двуногий оказался настолько разумен, что пошёл на компромисс ради того, чтобы спасти своего четвероногого подчинённого, который от великого в кавычках ума погрыз, заплевал и до смерти залягал уйму народа, пытаясь отбить хозяина. Кажется, он был ещё детёнышем вскормлен матерью нашего теперешнего пленника.

Вот после того инцидента и получения обширной информации решено было наотрез остановить миграцию пищи. По спецзаказу КОМПОНА в ведущих биологических лабораториях Земли геном манны и пальметт был расшифрован, хромосомы — подвергнуты операции. Тамариск хирургически скрестили с саксаулом, а финик — со среднеазиатской дыней-торпедой, добавив к обоим коктейлям ген мишки-коала (чтобы мохнатые плоды не страдали от жажды, в том числе и жажды к перемене мест, и безвылазно сидели на своём личном эвкалипте), а также вытяжку стволовых клеток: для бурного роста и размножения.

Получили гибриды и заронили вожделеющее семя неподалеку от мест, где на тот день и час пребывали непокорные народы. И уселись на родную Землю: ждать взрыва клеточного ядра.

Там все КОМПОНовцы как один изучали язык и менталитет азавадцев. Посылали зонды на орбиту, но не на поверхность. Наблюдали за экспериментом издалека — нас предупредили, что никак нельзя до времени нарушить его девственность.

Так прошло семь земных и семьдесят семь азавадских лет. Пространство, близкое к субсветовым скоростям — штука относительная, однако. И загадочная.

…Уже из космоса мы увидели пёстрое и изумрудное цветение планеты, покров с оттенком жизни, который затянул древние раны. Возвышались новые горные хребты и вершины — здания, дворцы или, возможно, деревья вроде секвой? На том месте, где ночью, притушив забортные дюзы, садились корабли полицейского государства в государстве, чётко вырисовывалось подобие меловой спирали. Это указывало на то, что нас ожидали загодя.

На сей раз мы сели в лужу среди бела дня. Не успело нас притянуть к влажной и травянистой почве, сплошь покрытой мелкими озерцами, как на условно безопасном расстоянии от корабля столпился разношёрстный народ.

В самом деле разношёрстный. И в буквальном смысле.

Всех мыслимых лошадиных, верблюжьих и ламьих мастей. Среди кентавров, чьи рукастые торсы были совершенно голы и очень мускулисты, невзирая на высокую грудь с янтарными, как морошка, сосками, попадались и двуного-двурукие, поросшие редким пушком подростки. Головные волосы и те, и другие забирали в прическу «конский хвост», другой хвост, конский по определению и очень пышный, драпировался вокруг бёдер, боков и ягодиц. Ну и крупа, натурально. На окраине скопления наблюдались четырехконечные и шестиконечные особи чуть помельче размером (впрочем, стоило бы сделать скидку на перспективу), с нежной, слегка курчавой порослью вдоль плоского корпуса, пухлым тёмно-вишнёвым ртом, крупными резцами и узкими, чуткими щелями черничных ноздрей. Сорная шерсть на тазовых мускулах и животе сих прелестных созданий загустилась до такой степени, что определить их пол было не по силам никому из нас. Кое-кто держал на руках или в подобии младенческой сбруи из мягких ремешков зелёнчатых собачек со смышлёными глазами и живым узколистым мехом, которые заливисто хохотали в ответ на реплики матери или отца.

И у всех как на подбор были очень яркие, фосфоресцирующие зрачки цвета весенней травы…

Немного погодя до нас дошло. Высокоумные генетики Земли не учли того, что здешняя жизнь с самого начала смешивала всё со всем, а межвидовые перегородки были куда тоньше и проницаемей, чем у нас, — даже в том, что касалось четырёх древних биологических царств…

Нет, надо было быть полнейшим идиотом, чтобы остаться в привычных рамках и не понять: азавадец — это и человек, и животное, и растение, и даже, пожалуй, совсем немного самоцвет. Всё сразу. Поэтому наследственное вещество и обратилось в чистой воды гремучую ртуть.

А тогда от толпы отделилось ровно столько азавадцев разнообразного вида и кроя, сколько было космооперов на борту. Гибкие и неожиданно цепкие, словно терновник, пальцы ухватились за наши станнеры с плазмоганами, поворачивая дула к безропотному небу, и певучий, донельзя миролюбивый голос пропел: