Кир Булычев - Возвращение из Трапезунда

— Фамилию Романовых вы знали даже без политики. А что вам говорит фамилия Троцкий? А фамилия Зиновьев?

— Ничего.

— А заговорит, — убежденно сказал Елисей Евсеевич. — Скоро заговорит, если вы переживете эту ночь. Потому что они крепко сели на престол и теперь распространяют свою власть по России.

— И здесь? — спросил Андрей.

— И неизбежно здесь! Севастополь им нужен как воздух — это господство над Черным морем. Это тысячи вооруженных моряков и солдат. Но как захватить власть? Как — если их здесь единицы и никто не принимает их всерьез?

— Как? — повторил вопрос Оспенский.

— Я бы на их месте сколотил компанию пьяных матросов, которым хочется крови и разгула. Я бы дал матросам оружие, я бы науськал их на офицеров и спустил бы с цепи! А они бы устроили Варфоломеевскую ночь, после которой я бы вмешался, навел бы порядок с помощью тех же убийц и бандитов и заявил бы перепуганному обывателю, что больше погромов и убийств не будет, что я сожалею о них и что виноватые в них матросы получат устный реприманд…

— Вы меня пугаете, Елисей Евсеевич, — сказал Оспенский.

— Вы бы знали, как я пугаю себя! — ответил Елисей. — Я не могу спать.

Он сделал паузу и закончил фразу словно бы заученными словами:

— И хотя я не имею никакого отношения к вашим делам и мне ничего не грозит, я очень боюсь за вас и других молодых людей, которым сегодня не повезло. И знаете, чего я еще боюсь? Я боюсь, что, когда большевикам удастся этот кунштюк в Севастополе, они повторят его еще в тысяче городов и будут повторять, пока не подавят, не подомнут всю Российскую империю.

— Такие долго не удерживаются, — сказал Оспенский.

— Дай Бог вам их пережить, — сказал Елисей Евсеевич.

Андрея удручали запахи — они были застарелыми, въевшимися в стены, в пол, да и сам воздух никогда здесь не менялся. И было подвально холодно. Андрей поджал под себя ноги, он был бы рад прижаться к Елисею — но неловко было спросить разрешения. Хотелось пойти к параше — но ведь неприлично мочиться при посторонних, как животное.

— Почему вы здесь? — спросил Оспенский.

— Я торговый агент, — сказал Елисей Евсеевич, — меня задержали по подозрению в контрабанде. Они сказали, что я буду сидеть, пока за меня не внесут пять тысяч. Наверное, сегодня к ночи моя жена вернется из Ялты с деньгами, так что ночью я вас покину.

— Или мы вас покинем раньше, — сказал Оспенский.

Андрей все же подошел к параше. Там пахло еще сильнее, и тем, кто сидел неподалеку на полу, было совсем гадко. Хотя неизвестно, замечали они это или нет.

Он провел рукой по карману, будто портсигар чудесным образом мог возвратиться на место. «Господи, если бы он у меня был, я бы унесся на двадцать лет! Я бы вылетел из этой войны и этого сумасшедшего дома. Я бы вынырнул из потока в тридцать седьмом году, когда эта тюрьма уже будет никому не нужна, когда все двери будут раскрыты. Ведь человечество обязательно станет лучше, и это случится скоро… Но ведь эти матросы, которые стреляют в офицеров, они тоже хотят хорошей жизни — для всего народа. А большевики, которые взяли власть, чтобы заключить мир и чтобы больше не погибали солдаты, — неужели они хотят дурного?»

— Ну ты что, так и будешь стоять? — Плохо различимый в темноте мужчина толкнул Андрея — ему понадобилась параша.

Возвращаясь на свое место, Андрей вдруг подумал: «Как же я рассуждал — неужели я так струсил, что не думал о Лидочке? Хотел оставить ее одну? Нет, главное, чтобы меня отпустили, тогда мы уедем, и не нужны нам будут эти портсигары — изобретения дьявола, которые дарят тебе видимость свободы, но на самом деле выбрасывают тебя, как кукушка чужих птенцов из гнезда».

Елисей Евсеевич поднялся навстречу Андрею.

— Можно поговорить с вами конфиденциально? — спросил он.

— Меня можете не брать в расчет, — сказал Оспенский.

— Отдыхайте, отдыхайте, — мягко сказал Елисей Евсеевич.

Длинными пальцами он твердо взял Андрея за локоть и повел к двери, к параше, откуда Андрей только что с таким облегчением отошел.

— Я вас не задержу, — сказал Елисей Евсеевич, — меня тревожит одна маленькая проблема.

Андрей начал считать про себя, чтобы дотерпеть до конца разговора.

— Вы уверены, что вы именно тот Берестов, за которого себя выдаете? — спросил он.

— Такой я с детства, — ответил Андрей и продолжал считать.

— Я совсем не шучу, — вздохнул Елисей Евсеевич. Свет фонаря освещал, хоть и тускло, одну щеку и глаз, который загорался при повороте головы адским пламенем. — Я беспокоюсь за вашу судьбу.