Кир Булычев - Возвращение из Трапезунда

— А вы?

— Неумный вопрос. Я проиграю. А в наступающей игре ставка — только жизнь.

— Вы были у мадам Персонье?

— Я не верю ей, — сказал Колчак, и Коле стало ясно, что отважный полярный путешественник и почти завоеватель Стамбула все же тайком посетил известную петербургскую гадалку.

Покачиваясь на рессорах в мирном и таком домашнем купе, за столиком, где стояла бутылка хорошего коньяка и икра в серебряном ковшике, а булочки еще были свежие, глядя на этого взбудораженного и неуверенного в себе человека, Коля подумал: твоя карта уже бита, вице-адмирал, никогда тебе не стать полным адмиралом… никогда не стоять на командном мостике. Не сегодня-завтра тебя сковырнет Совет, ты уже знаешь об этом и ищешь пути бегства. Тебе не Стамбул сейчас нужен, а нора, где укрыться.

Угадывая многое в других людях, Коля обладал лишь умением угадывать плохое, мелкое, словно более крупные, широкие качества души и характера были неразличимы для его взгляда. Потому представление, которое составлял себе Коля о собеседнике, было крайне точно в негативных мелочах, но никак не подтверждалось в большом.

— Мне предлагают командировку в САСШ, — продолжал между тем адмирал. — Как консультанту по минному делу. Как ты знаешь, я в этом смыслю. Полагаю, что американцам я нужен как черная лошадка в будущей политической борьбе за Россию, а Временное правительство готово и даже жаждет меня отпустить, чтобы не создавать конфликтов на Черном море. Вместо меня они быстро назначат либерала Немитца и в результате собственными руками погубят флот как боевую единицу!

— А я? — спросил Коля.

— Ты? — Адмирал вдруг задумался о судьбе Коли или сделал вид, что этот вопрос лишь сейчас пришел ему в голову. — Взять тебя в САСШ я не могу, потому что к этому нет никаких оснований. Еду я как частное лицо, и мне не положена свита. Но я был бы рад, если бы ты остался в Севастополе.

— В качестве кого?

— В качестве моих глаз и ушей, — сказал адмирал, наливая твердой рукой в металлические стопки себе и Коле. — Мы не знаем, как повернется судьба и призовет ли она меня сюда снова. Но пока человек живет, он надеется. И я надеюсь. И хотел бы, чтобы ты делил со мной эту надежду.

— Но вы же сами говорите, что флот скоро рассыплется.

— Скоро, но не сразу. И в какой форме это произойдет — не знаю. Ты, конечно, можешь сегодня же выйти в запас, и я подпишу тебе все нужные бумаги. Но подумай хорошенько — еще вчера ты был лишь прапорщиком береговой артиллерии из вольноопределяющихся. Сегодня ты — лейтенант флота, и в этой суматохе вряд ли кому придет в голову внимательно проверять твое происхождение.

— А Баренц?

— Полковник Баренц знает не только о тебе — обо мне и многих сильных мира сего. Но излишнее знание в периоды революций — самая опасная роскошь. Тебя он не тронет.

— Пока вы здесь.

— До моего отъезда мы сообразим тебе, мой юный друг, следующий чин. Старший лейтенант флота равен капитану в армии — что бы ни случилось с нашей страной, такой чин дает тебе некий иммунитет.

— Или приближает меня к веревке.

— Коля, ты слишком осторожен. Но я ни на чем не настаиваю. Я мог бы сделать тебя капитаном второго ранга, но ты еще так молод, тебя принимали бы за ряженого.

Колчак улыбнулся, не разжимая губ.

В его последних словах не было желания обидеть, только констатация факта.

— Я подумаю.

— Тебе дается время до прибытия в Симферополь, — сказал Колчак. — Боюсь, что события будут развиваться там с такой скоростью, что неизвестно — уеду ли я сам или меня вышвырнут.

— Что вы говорите, Александр Васильевич!

— Страна катится к хаосу. Выпьем за то, чтобы нас миновала чаша сия и чтобы мы с тобой мирно умерли от старости.

Колчак с Беккером вернулись в Севастополь 25 апреля. Скоро состоялось делегатское собрание в цирке Труцци, и Колчак держал там речь. Цирк был полон черными бушлатами. Солдаты — серая масса шинелей — держались как бы на втором плане, уступая в Севастополе первенствующее место морякам.

Колчак был откровенен и резок. Он понимал, что хуже всего, если в век газет и радиотелеграфа его уличат во лжи.

— Армия устала и потеряла интерес к войне, — говорил Александр Васильевич.

Зал ответил на эти слова вздохом, согласился — воевать уже не хотел никто. И Коля, который сидел в первом ряду, понял, что даже за те немногие дни, что Колчак отсутствовал в городе, его власть над черной толпой резко ослабла.

— Быть может, — говорил Колчак, — ни в одной части не сказалось так отсутствие дисциплины, как на Балтике. Реформировать начали необдуманно. Флота на Балтике, к сожалению, не существует.