Кир Булычев - Возвращение из Трапезунда

А так как Коля не задал следующего вопроса, а Мученику не терпелось рассказать — не на каждом шагу встречаются слушатели, которые еще не знают самого главного, то Мученик сам продолжил:

— Он спустился в бомбовый погреб, и тут его схватили матросы.

Распростившись с Мучеником, Коля пошел в центр города, полагая там узнать новости. Газет в киосках не было, и газетчиков тоже не видно. Очевидно, все раскупили раньше.

На улицах было много бездельного народа — правда, матросов почти не встречалось. В большинстве ходили солдаты, гимназисты, чиновники и просто люди разного звания.

Проехал открытый черный автомобиль «Руссо-балт». На заднем сиденье сидел вице-адмирал, еще нестарый, с сухим острым лицом, фуражка надвинута на брови. Адмирал был сердит, не смотрел по сторонам и, когда в толпе раздались приветственные крики, даже не обернулся на них.

Рядом с адмиралом сидел морской офицер, с черной бородкой и выпирающими красными щечками. Офицер что-то говорил, склонившись к адмиралу, крики удивили его, он прервал свою речь и стал оглядываться, не понимая, что происходит.

Картинка промелькнула и исчезла.

— Это кто? — спросил Коля у путейского чиновника, скучного и согбенного, но с красным бантом на груди и красной повязкой на засаленном на локте рукаве шинели.

— Вы не знаете? — удивился чиновник. — Адмирал Колчак. Командующий флотом. Надежды нашей революции связаны именно с ним.

И чиновник вызывающе посмотрел на Колю, будто вызывая его на спор.

Впереди были слышны крики, звук клаксона. Беккер понял — что-то случилось с машиной командующего флотом. Он поспешил туда и был не одинок — звук возбужденной толпы, вместо того чтобы отвратить обывателей, еще непривычных к насилию и исчезновению городового как последней инстанции при беспорядках, влек зевак к себе. Людям хотелось смотреть — первый этап любой революции театрален, и люди, независимо от степени участия, спешат использовать свое право увидеть и послушать, как делается история, хотя не видят в этом саженцев будущих тюрем и казней.

Беккер увидел, что автомобиль адмирала остановился, потому что улица была перекрыта толпой, в которой черные матросские бушлаты соседствовали с серыми солдатскими шинелями и партикулярными пальто. Правда, шинелей было более всего.

Шоффэр адмиральского авто нажимал на клаксон, но толпа не желала пропускать его, и тогда адмирал Колчак встал, держась тонкими пальцами за переднюю спинку. Голос у него был высокий, в промерзшем воздухе пронзительный.

Крики и требования толпы были уже понятны адмиралу, и он готовился ответить ей.

— Господа! — крикнул в толпу Колчак. Он поднял непропорционально длинную руку. Под ярким мартовским солнцем видно было, что кожа у него матовая, оливковая, и Коле он показался схожим с римским патрицием — крупный, с горбинкой, нос, темные глаза, узкие губы. Будто видел этот портрет в зале римских копий в Эрмитаже. — Господа, я сейчас же направляюсь на «Екатерину»!

Толпа замолчала, схватив машину в плотное кольцо.

— Я так же, как и вы, огорчен известием о смерти мичмана Фока!

Толпа неприязненно загудела.

— Я повторяю — огорчен, потому что этот молодой человек куда больше принес бы пользы Отечеству, если бы сложил голову на поле боя.

— Какому Отечеству? — выкрикнул из толпы солдат в папахе набекрень. — Немецкому небось?

— Какой дурак решил, что мичман Фок — немецкий шпион? Кто подсунул вам эту зловредную сплетню? Ну! Я вас спрашиваю!

Разумеется, толпа не отвечала, но несколько оторопела.

Беккер удивился, увидев, какие плохие зубы у адмирала — они, должно быть, его всегда мучают, — даже на расстоянии двадцати саженей видно было, что в верхней челюсти справа остались лишь черные пеньки. Коля не подозревал, что беда адмирала — следствие голодных, изнурительных путешествий в Ледовитом океане.

— Я даю слово офицера и русского дворянина, — кричал Колчак, — что Павел Иванович Фок такой же русский, как и мы с вами! Он происходит из старой дворянской семьи в Пензенской губернии. Там и сейчас живут его родители и невеста. Они не подозревают еще, что осиротели. Они посылали сюда защитника Отечества и честного офицера. А такие, как вы, затравили его и довели до самоубийства!

Толпа молчала, но за этим скрывалось глухое рычание, почти беззвучное недовольство пса, которого порет хозяин, а пес не может взять в толк, за что на него такие напасти — он же рвал брюки гостю, защищая дом!