Кир Булычев - Возвращение из Трапезунда

— Витенька сообщил мне, — сухо сказал Коля, садясь на кровать и спуская ноги.

— Уж он-то сообщит, — ответила Раиса, — недорого возьмет. А ну кыш отсюда!

Раиса присела на кровать рядом с Колей, поцеловала его в щеку мягкими губами. Коля отстранился.

— Не ревнуй, — сказала Раиса, — и пойми: я тебе не жена и не любовница. Ты ведь тоже ко мне приехал, потому что квартира нужна. А Елисей добрый, солидный, эсдек, может, после революции будет большую роль играть. Так что я ему не говорила, что ты у меня есть.

— И на том спасибо, — мрачно сказал Коля. Неприятно было сознавать, что Раиса кругом права. Если бы она прибежала с утра, воскликнула бы, как она любит Колю, предложила бы жить здесь, обещала бы свою верность — ему тоже было бы неприятно. Менее всего он намеревался привязывать себя к этому сложенному из плит, под черепичной крышей белому домику, сопливому мальчику Витеньке и мягкой шелковой наседке Раисе. Но неожиданная в ней трезвость и даже жесткость, освобождая Колю от обязанностей, чем-то унижала.

— И только не вздумай, — сказала Раиса, искренне и весело улыбаясь, — попрекать меня. У меня после мужа никого, кроме тебя и Мученика, не было. На что мне? Вставать будешь? Завтрак на столе.

— Что в городе? — спросил Коля за завтраком.

— Елисей говорит, — ответила Раиса, намазывая ломоть булки ломким, из погреба, маслом и кладя сверху шмат ветчины, — что немцев резать будут. Одного уже зарезали. Или застрелили. А я его спросила: а как вам, евреям? Ведь вас всегда в первую очередь? А он смеется и говорит — нас погодят, потому что мы Россию немцам не продавали.

Коля представил себе этого Мученика, из анекдота — длинноносого, с пейсами, обсыпанного перхотью и говорящего с глупейшим акцентом.

— Говорят, — продолжала Раиса, — что патрули у всех документы проверяют. Как увидят немецкую фамилию — сразу к стенке.

Она посмотрела на Колю, склонив голову. И Витенька, подражая маме, тоже склонил голову. Раиса знала, что фамилия Коли — Беккер — куда как немецкая.

— Я документы дома оставлю, — сказал Коля.

— Ты далеко не уходи, — сказала Раиса. — Неладен час кто заподозрит.

— Я буду осторожен, — сказал Коля. Он понимал, что нельзя сидеть, держась за юбку этой женщины. Революцию не пропускают, даже если кто-то охвачен шпиономанией.

У Раисы были пиджак и пальто, оставшиеся от мужа. Коле уже приходилось в них ходить по улицам, когда он не хотел встречи с патрулем. Но на этот раз наряжаться шпаком в городе, где две трети мужчин — военные, не захотелось.

— К обеду будешь? — строго спросил Витенька, которого собирали гулять на улицу.

— Буду, буду, — сказал Коля, уже не сердясь на Раису.

Та почувствовала, что Коля не сердится, и сказала ему тихо:

— Я Елисею сказала, что теперь ты у меня. Чтобы он больше не надеялся.

Она поднялась на цыпочки и поцеловала Колю в губы.

У Раисы Федотовны еще недавно был супруг. Этому большому деловитому мужчине нравилось что-нибудь делать руками. Он всегда чинил, строил и почитал своим долгом оберегать Раю от тяжелого труда. Муж был крепким, вечным, и Раиса ночами просыпалась от счастья, потому что можно было потянуться и всем своим мягким телом обволочь это теплое сопящее бревно. Она прижималась к мужу и боролась со сном — казалось греховным тратить на сон минуты такого счастья.

Год с лишним назад муж умер — за несколько минут умер, от разрыва сердца. Раиса так до конца и не поверила в то, что его больше никогда не будет, но первые недели брала с собой в постель Витеньку, так страшно было спать одной. Последнее время у нее появлялись любовники — правда, было их немного, чтобы соседи не особо злобствовали. Ходил Мученик, который говорил, что сделает революцию и станет министром, приезжал прапорщик Коля Беккер. Мученик, как местный, никогда не оставался ночевать, хоть и был вдов. Коля — ночевал. И порой Раиса просыпалась ночью от счастья, что вернулся муж, но оказывалось, что это — Коля. И хоть Коля был вдвое моложе мужа и куда лучше его телом и лицом, никакого счастья не получалось — от Коли не исходило защиты и надежности. Раиса поднималась, шла на кухню и там плакала.

Коля вышел на улицу — хотел сначала дойти до Нахимовского, купить там газет.

На скамейке у ворот Раисиного дома сидел гладкий, благородный молодой человек романтической внешности — орлиный нос, курчавые черные волосы, карие блестящие глаза. Человек был в широкополой шляпе и крылатке и при всей непохожести на Максима Горького казался почти его близнецом.