Кир Булычев - Заповедник для академиков

И выстрелила в глаза Бегишева — они были такие белые и бешеные на темном лице!

Бегишев постарался закрыться ящиком, который прижимал к животу.

Но он уже был мертв.

Татьяна стреляла еще и еще, а Бегишев не хотел падать, словно в этом была капитуляция, а капитулировать Оскар не умел.

Алик кинулся к шефу, решив, что тот споткнулся. Татьяна выстрелила в Алика и ранила его в плечо. Алик удивленно схватил себя за плечо — ему было больно.

— Ты что! — крикнул он. — Больно!

И тогда Алика убил другой преследователь.

Бегишев и после смерти не хотел расставаться с ящиком, поэтому убийцы потратили минуты три, стараясь отвалить в сторону его неподъемную тушу и достать из-под него ящик с драгоценностями.

Они взяли ящик и побежали обратно. Впереди — Татьяна, а за ней двое других, которые несли ящик.

Они пробежали совсем рядом с Андреем, стоявшим на коленях у бесчувственной Антонины. Он старался угадать, что же происходит вокруг.

Похитители ящика спешили и не стали стрелять в Андрея. Им было важнее дотащить добычу до катера.

Одного из них Андрей узнал, это был милый, душевный, интеллигентный Алеша Гаврилин. Второго Андрей не узнал, а может, помешала узнать рассветная мгла.

Странно, но к Андрею вернулось спокойствие. Все для него кончилось. Он может вернуться домой и больше не участвовать в кораблекрушениях.

Антонина застонала и, не открывая глаз, пробормотала:

— Холодно, как ужасно холодно!

— Сейчас за нами придут, — откликнулся Андрей.

— Шведы?

— Шведы.

— А наши, где наши? Что с Оскаром? Где ящик?

Андрей не ответил. Забормотал мотор катера, взревел, и тут же его звук стал удаляться. Катер уходил в море.

Может, к острову Готланд, где живет хороший слесарь, а может, к островку в финских шхерах, где ждут надежные люди.

Снова пошел снег.

— Я умираю, — сообщила Антонина.

— Тогда вставай и пошли. — Андрей больше не смог бы протащить ее ни шагу. — Если будешь сидеть, то или замерзнешь, или простудишь придатки. Давай поищем гостиницу. Здесь на каждом шагу гостиница.

Они пошли вверх от моря и прошли в десяти метрах от тел Оскара и Алика.

В девяносто втором особняки из красного кирпича, схожие с долговременными оборонительными сооружениями, вылезшими на поверхность земли, подобно каменным грибам, были еще редкостью.

Так что особняк, убивший деревянную довоенную дачку на Школьной улице в Челюскинской, как раз рядом с Домом художника, обоснованно прятался в тени высоких сосен и старых яблонь. Лишь подойдя поближе, можно было увидеть красные стены с окнами только на втором этаже. Что происходит на первом — вам никогда не узнать, потому что владелец особняка обнес его двухметровым непроницаемым забором, а поверху пропустил три ряда колючей проволоки. Этому тоже сегодня никто не удивляется. Значит, у владельца есть что скрывать. Не все же возводить такие заборы вокруг цековских дач или вилл интендантских генералов.

Железные ворота, покрашенные в отвратительную зеленую краску — память о временах социализма, — открылись в три часа дня. Они пропустили внутрь потрепанный «Москвич-412», потом через двадцать минут там появилась «шестерка». Еще несколько посетителей приехали на электричке. Очевидно, люди, которые жили или гостили в особняке, не хотели привлекать постороннего внимания или были небогаты.

Внутри участка многое осталось, как было при старых владельцах дачи, — старые яблони, сливы, давно не дающие плодов, грядки с первой, вылезшей из-под стаявшего снега зеленью. И несколько высоких сосен.

Весна еще только-только пришла в Подмосковье, и потому, если бы не зелень сосен, участок казался бы пустынным и негостеприимным.

Очевидным новшеством была асфальтовая дорожка, достаточная для подъезда автомобиля, и площадка за домом, где эти автомобили могли отстояться.

А так — пустота и тишина…

Внутри особняка все было не доведено до конца — не докрашено, не дочищено, стояли какие-то конторские стулья, явно списанные за ненадобностью, по полу длинного коридора протянулась вытертая дорожка, в спальне первого этажа стояло несколько раскладушек — некоторые были накрыты солдатскими одеялами, некоторые пусты. На тумбочках, навевающих мысли о казарме или пионерском лагере, были забыты немытые тарелки, а из пол-литровой банки торчал высохший букет.

Дом был не то что нежилым, а полужилым. Будто там ютились командированные и уезжали, забыв за собой прибрать, а уборщица всегда пребывала в отпуске.