Антуан Шоллье - Через Атлантику на гидроплане

— Заклинаю тебя, не прерывай меня, — умоляюще проговорил Витерб, — мне необходимо многое сказать, а я боюсь, что смерть прервет мой рассказ. Садись поближе сюда, Брессоль, и если ты, старина, хочешь доставить мне удовольствие, возьми карандаш и записывай. Я боюсь, что, когда я умру, вы станете невольно убеждать себя, что вам только пригрезилось то, что я собираюсь вам сообщить.

Брессоль уселся в ногах постели; с потолка падал мягкий свет электрической лампы, затененной зеленым газом: издали доносился монотонный рокот моря. Я придвинул кресло к изголовью Франсуа, и, совершенно растерянные, мы приготовились слушать...

— Поверьте, мои друзья, что я не сошел с ума, — начал Витерб, — я в полном сознании и, клянусь, все, что я сообщу вам, правда, какой бы сказкой она вам ни показалась. Если я рассказываю эту историю, то прежде всего потому, что ничего не должен скрывать от таких друзей, как вы; кроме того, открытие, которое я вам сообщу, должно стать достоянием всего мира.

Более того: во время моих приключений мне пришлось иметь дело с фактами, которые смутили меня, и я прошу вас разобраться в них. После моей смерти вы можете опубликовать когда и как вам угодно эту исповедь, хранителями которой я оставляю вас обоих...

До Азорских островов в моем путешествии не было ничего необычайного. «Икар» шел великолепно, дул попутный ветер; это позволило пройти первый этап скорее, чем я ожидал.

Ангру я покинул в такое же чудесное утро, какое было, когда я расстался с вами. Накануне я имел неосторожность согласиться на банкет, устроенный в мою честь губернатором; я чувствовал себя не вполне здоровым. Впрочем, морской воздух быстро рассеял мое недомогание; через несколько часов я принял подкрепляющее и закусил; после этого я почувствовал себя совсем в норме. Гидроплан шел отлично, но, чтобы держаться намеченного направления, приходилось бороться с довольно сильным ветром, который сбивал меня к югу и, следовательно, замедлял движение аппарата. Я летел на небольшой высоте, чтобы выйти из этого воздушного течения; мне казалось, что оно слабее в нижних слоях атмосферы. Море было совершенно пустынно. Около полудня я заметил грузовое судно, с которого и меня, несомненно, заметили; так как я летел невысоко, то ясно видел матросов, сигнализировавших мне. Это были последние люди, которые могли что-нибудь сообщить обо мне. Начиная с того момента ветер стал быстро крепчать. В час пополудни я немного закусил. Вдруг мой мотор стал сдавать, начали учащаться осечки, и я понял, что плохо поступает бензин. Я был один среди океана, предоставленный самому себе, за две тысячи километров от земли, и я почувствовал, как у меня защемило на сердце; такого ощущения я никогда не испытывал даже во время войны, я вспомнил тогда слова Сандо на мысе св. Винцента, когда он сжимал пазы трубопроводной системы; вскоре, однако, бензин начал поступать правильно, мотор стал работать исправно.

Я летел уже девять часов. Я не мог скрыть от себя, что руки мои устали и оцепенели, между тем предстояло лететь еще шесть часов.

Чтобы подкрепиться, я наклонился, достал бутылку со смесью спирта и черного кофе; как-раз в этот момент подача стала очень неровной, мотор ослабел и, несмотря на все мои усилия, остановился; очевидно, бензин перестал поступать в мотор. Я вынужден был планировать, чтобы осторожно снизиться на море, в надежде исправить механизм и продолжать прерванный полет. Я уже благополучно снизился до высоты ста метров над уровнем воды, как вдруг заметил, что лечу не над океаном, но словно над огромной прерией, которая, казалось, тянулась беспредельно; я решил, что это оптическая иллюзия, но после жестокого толчка я убедился, что мое первое впечатление было правильно: поплавки «Икара» коснулись почвы.

После двух-трех прыжков гидроплан чуть не опрокинулся и, не знаю каким образом, неожиданно остановился неподвижно, опираясь на свои поплавки.

Я был изумлен; горизонт был открыт; кругом меня расстилалась бесконечная равнина, покрытая бурой растительностью, не видно было никаких неровностей.

Куда я попал? Что это за странная саванна; ничего подобного не существовало на пути к Бермудским островам. Каким образом ветер незаметно для меня отнес аппарат столь далеко в сторону?

Я приготовился выпрыгнуть из аппарата, но, наклонившись, увидел, что местность была чрезвычайно болотистая и что вода почти затопила поплавки гидроплана.

Я медленно сползал с гидроплана, но едва мои ноги коснулись почвы, как у меня появилось странное ощущение, что подо мной нет земли и что я увязаю; вода была уже выше колен; я уцепился за стойки и с большим усилием кое-как выбрался из трясины. Стоя на поплавках, я наклонился, чтобы исследовать почву, но почвы и вовсе не было: то, что я принял за прерию, оказалось огромным скоплением морских водорослей! Меня охватила дрожь; теперь я понял, куда я попал. В отчаянии я громко крикнул: