Виктор Форбэн - Тайна Жизни

— Анри знает, что такое внутренняя секреция?

— Гм... гм... Да, пожалуй, скобка не будет излишней. Напишем так: Если некоторые железы, как, например, слезные, выделяют свою секрецию наружу, то есть и другие, которые, выделяют ее непосредственно в кровь и этим изменяют ее химический состав. Перечислим главные железы внутренней секреции: щитовидная, помещенная возле гортани, и тимус у основания шеи; потом плексус...

— О! — воскликнула, улыбаясь, секретарша.

— Я вам говорил, что я ударяюсь в подробности. Ладно, напишите вместо «плексус» — «и тому подобное». — Функции этих органов далеко, не вполне еще исследованы, между тем, существуют доказательства, что они выделяют микроскопические тела, называемые энзомами или гормонами, химический состав которых неизвестен, но которые оказывают действие на другие органы, иногда расположенные на значительных расстояниях, и не прибегают для этого к помощи нервной системы. — Привести пример?

— Опыт Миронова, мне кажется, достаточно ясен.

— Великолепно. — В качестве примера приведем классический опыт Миронова. Известно, что у всех млекопитающих молочные железы начинают работать только через несколько дней после разрешения от родов, но, если предварительно перерезать нервы, ведущие к молочной железе козы, выделение молока произойдет в любое время и так же обильно, как у нормального животного. Другой пример, еще более показательный, предлагает нам случай с обезьяной Роза-Жозеф. Когда Роза сделалась матерью...

— Гм... — произнесла Алинь: — Анри еще слишком молод.

— Да, вы правы. Зачеркните.

— Эти микроскопические организмы, живущие собственной жизнью, играют роль возбудителей. Уже давно подозревали, что одна и та же железа производит несколько категорий этих организмов. Шарль Зоммервиль считает возможным доказать, что щитовидная железа производит не менее трех субстанций, из которых одна, которую он назвал ферментом «Жи», как видно, обладает способностью возбуждать к деятельности и омолаживать клетки во всех частях тела. — Но я не хочу слишком утвердительно высказываться об этом.

— Но нужно изложить результаты опытов над собаками и обезьянами; ведь, они очень показательны.

— Давайте, изложим. На чем вы остановились?

Непокорный локон на ее виске снова задел его. Она смотрела на него своим открытым вопросительным взглядом, и он заменял слова, которые просились на его язык, первыми попавшимися незначительными фразами.

— Дорогой друг, у вас тут локон, о котором я не могу сказать ничего плохого, потому что он принадлежит вам, но он смущает мой покой. Не будете ли вы так великодушны, и не заставите ли вы этот локон лечь на место, когда мы работаем с вами.

— Клянусь, я уберу его.

— Вы, конечно, вправе смеяться над моим легкомыслием. Волосы красивой особы касаются моего лица, и я сейчас же забываю то, что мне нужно сказать.

— Не закончить ли нам доклад? — напомнила она, не угадывая его волнения.

— Алинь, вы из тех женщин, которые требуют к себе уважения и даже преклонения. Таких женщин почитают и им завидуют. Завидуют их непроницаемости, которая составляет большую силу.

Она, наконец, поняла и слегка нахмурила брови.

— Я также, как и вы, профессор, полагаю, что обладаю этой силой, но она еще не подвергалась испытанию, и я не знаю реальна она или фиктивна.

Он долго глядел на нее, не отвечая, и, наконец, освободившись от наваждения, вернул себе спокойствие и даже хорошее расположение духа:

— Дайте мне руку, Алинь, и скажите, что не находите меня смешным. Я вдвое старше вас и чуть не сделал вам признания. Припишите приступ этого сантиментального безумия моему долгому одиночеству. Я ужасно зол на себя за то, что не умею состариться.

— Но, ведь, это тоже сила.

— Да... Но сила отрицательная, которая с молодостью имеет только одно общее — опасные иллюзии... — произнес он несколько грустно.

Она украдкой бросила на него сострадательный взгляд. Стук в дверь нарушил молчание. Жюльен Мутэ вошел, извиняясь.

— Я позволил себе притти сказать вам о прибытии миссионера; его лодка уже на виду.

— Отец Тулузэ, вы уверены? — весело вскричал Зоммервиль.

— Огюст узнал его издали по его длинной черной бороде. Обе пироги перешли уже за черту рифов, и через десять минут...

— Вы увидите замечательного человека, — прервал его ученый: — таящегося под совершенно скромной внешностью.

Он взял свою панаму и поспешно вышел из комнаты, преследуемый лукавым взглядом лаборанта, который сейчас же обратился к Алинь.