Виктор Форбэн - Тайна Жизни

— Вот это так!

Просторный, как деревенская церковь, зал имел с каждой стороны по пять окон, сделанных из бывших бойниц. Огромные грубо обтесанные балки, почерневшие от времени и непогоды, поддерживали крышу, пестрящую заплатами. Повсюду, без малейшего стремления к порядку и симметрии, стояли простые столы и полки, загруженные инструментами и аппаратами. Чувствительные весы под стеклянным колоколом находились в соседстве с грязной чашкой. На спинках стульев валялись запачканные салфетки.

— Хорошо, что я вас предупредил, — сознался ученый с гримасой, рассмешившей Алинь и Жюльена: — Не понимаю, как я мог работать при таком разгроме.

Его слова потонули в грохоте молотков. В глубине огромного зала какой-то человек проделывал отверстие в стене. Зоммервиль объяснил, что там пройдет труба, распределяющая воду по всему корпусу.

— Вы еще не знаете нашего Ляромье, Алинь? Оригинальное существо, которое я подобрал на море. Это беглый каторжник. О, не пугайтесь, это каторжник, сознавшийся в своей вине и раскаявшийся в ней. Это бесценный человек. Он очень усерден, несмотря на свой угрюмый нрав.

— Эй, Ляромье.

Человек быстро поднял голову, окаймленную черной щетиной, бросил дикий взгляд и снова принялся пробивать стену.

— Мне кажется, он не произносит и десяти слов в день. Славный человек! Он может сделать своими руками что угодно, но подвержен меланхолии, а это иногда бывает заразительно... — А вот мои воспитанники, мы попадаем в нечто похожее на зверинец.

Пять просторных клеток, из которых каждая была разделена надвое, вытянулись вдоль стены. Ученый остановился перед средней клеткой, занятой двумя обезьянами.

— Подойдите, Мутэ, — пригласил Шарль: — и подумайте хорошенько, раньше, чем ответить на мой вопрос. Я хочу вам наметить общие принципы моих изысканий. Вглядитесь хорошенько в этих обезьян и скажите какая из них, по вашему, старше.

Одна из обезьян-капуцинов прыгала по клетке, останавливаясь и бесстрашно заглядывая в лицо посетителя, потом снова принимаясь за свои выходки, испуская тонкий птичий писк, в то время, как другая, забившись в солому, мрачным взглядом следила за упражнениями своего сожителя.

— Если принять за критерий проявление физической резвости, — сказал Жюльен: — тогда будет очевидно, что этот маленький акробат производит впечатление молодого, в то время, как другая, как видно, уже доживает свой век.

Ученый улыбнулся.

— Вы тоже с этим согласны, Алинь?

— Да, ведь, контраст бросается в глаза.

— Несомненно, — подтвердил лаборант, — но, если вы мне позволите высказаться откровенно...

— Я несколько забегу вперед. Главное в том, что я принужден брать таких животных, возраст которых точно определился. Эти обе обезьяны доставлены мне вместе с другими, погибшими после опытов, одним миссионером, отцом Тулузэ, который живет у индейцев на Твердом Берегу. Тулузэ умен и наблюдателен, и для оценки возраста этих обезьян он основывался на прорастании их зубов: два года и семь лет. Это значительная разница, потому что, по его мнению, долговечность этого вида обезьян равняется двенадцати годам.

— Значит, — добавил Жюльен: — обезьяна, скачущая с такой резвостью, до вашего вмешательства была почти старушкой?

— Почти старушкой. Это верно; в то время, как в другой жизнь била ключом. Мне достаточно было взять у более молодой бесконечно малое количество энзомов, обновляющих клетку, и ввести их в тело старшей обезьяны, для того, чтобы заставить их обменяться ролями.

— Какое чудесное превращение! — воскликнула Алинь взволнованным голосом: — О, профессор, вы отомстите за себя, когда об этом узнает мир!

Он жестом пресек ее энтузиазм и прошептал:

— Надо подождать, слишком много неудач... Это первая пара, которая прожила больше десяти дней после операции... это еще не проверено до конца.

Жюльен, присевший на корточки, чтоб поближе разглядеть старую обезьяну, вскочил.

— Это страшно досадно, но интересно, если только новые опыты исправят первоначальный результат. Насколько я понял, остальные все умерли.

— Да, около тридцати... Это большой процент!

— Но ведь такой период нащупывания неизбежен, — вставила Алинь.

Ученый покачал головой.

— Мне хотелось бы думать, что он уже окончен. Я нахожусь постоянно между верой и сомнениями. В тот момент, когда, казалось бы, я уже восторжествовал над последней трудностью, я наталкиваюсь на новые проблемы.

Ей были знакомы эти припадки подавленности, почти без перехода, следующие за приступами воодушевления. Она порывисто схватила руку профессора.