Я участвовал в работах по созданию андроида с самого начала, и может быть, поэтому моя кандидатура в качестве третьего члена экипажа и представителя ИКИ, собственно, и не обсуждалась. Технические требования к роботу были сформулированы весьма подробно и, помню, у нас, специалистов, особых эмоций не вызывали. Машину – а робот всегда машина, независимо от того, к какому классу он относится, – с требуемыми качествами мы могли сделать. Но один пункт вызывал у нас недоумение – этот андроид должен был любить хозяина. Так и было записано: «любить хозяина». Представитель заказчика в ответ на наши вопросы пожал плечами: любить – значит любить, определение четкое. На наши высказывания, что это вообще не определение и о четкости говорить не приходится, что любовь пребывает в сфере высоких эмоций, а скорее, в области подсознания, малоизученной и смутной, и уж во всяком случае лежит вне логики и потому в принципе не поддается формализации, представитель, помню, сделал большие глаза:
– Так что, по-вашему, любви нет?
Все мы были старше двадцати и моложе девяноста. Находясь в этом возрастном промежутке, отрицать любовь кто решится? Мы промолчали и шутки не приняли, подавленные грандиозностью задачи. Мы понимали – это робот для космоса, ибо не было на Земле случая, чтобы робот с такими свойствами обслуживал одного человека, да и вообще подобных универсальных роботов-андроидов еще не было, нам предстояло создать прототип. Отсюда нетрудно было сделать долгожданный, но и ошеломляющий вывод: робот предназначен для Первой звездной. Официально не было объявлено, но уже давно ходили слухи, что проект первой звездной экспедиции уже предварительно прорабатывается где-то в недрах ИКИ. Видимо, до вынесения вопроса на всеобщее обсуждение – а звездная потребует объединения усилий человечества и, кто знает, каких жертв, – Совет ИКИ счел нужным прощупать исподволь пути решения некоторых технических проблем. К ним, несомненно, относится создание звездного робота, каковая работа и была поручена нашему кусту лабораторий.
Мы снова и снова возвращались к техническому заданию, ибо нас смущал пункт о любви. Ведь до сих пор азимовские законы роботехники полностью исчерпывали нравственную сторону проблемы взаимодействия человека и робота, подразумевались как обязательные и даже не вписывались в качестве специальных требований в тексты технических заданий. В данном же случае они были перечислены полностью, а запись о любви казалась излишней, вносящей ненужную эмоциональную окраску в чисто техническую проблему. Роботехника – моя широкая специальность, а профессионально специализировался я на той ее части, которая касается передачи нейроимпульсов на исполнительные механизмы робота. Нейроимпульсов от биомозга, которого еще нет и неизвестно, когда будет, если будет. Задача выращивания биомозга оказалась настолько сложной, что конечный результат в обозримом будущем даже и не просматривается. Естественный интеллект – продукт эволюции, искусственный – задача для Господа Бога, когда-то мы подойдем к ней. А пока я и еще несколько сотрудников из моей группы оказались специалистами в области того, чего нет. В ожидании настоящего дела мы пробавлялись построением теоретических моделей возможного и решением отдельных технических вопросов, которые могли, как нам представлялось, стать важными в каком-то отдаленном будущем. Мы создали прекрасные усилители нейроимпульсов, работающие почти без искажений, но кому они были нужны, если сам командоаппарат, биомозг, пусть хоть самый примитивный, на уровне одних инстинктов, отсутствовал.
Не помню, у кого первого возникла эта идея, возникла, видимо, от сознания неразрешимости проблемы. Собственно, идея была не нова: виделся киборг как синтез естественного, живого мозга и машины. Киборг… мы идею поддержали. Еще бы, ведь это придавало смысл работе над усилителями нейроимпульсов, без них киборг невозможен. Что поразительно, она пришлась по нраву не только нам, нейромеханикам, она ни у кого не вызвала возражений, хотя, теперь я это понимаю, будучи в здравом рассудке, даже обсуждать ее без внутреннего содрогания невозможно. Мы словно пребывали в состоянии какого-то морального ступора. Моя позиция ничем не отличалась от общепринятой. Это теперь, после месяца общения с Антоном Лосевым на корабле, когда друг от друга некуда деться и возникает либо полное неприятие партнера, либо наоборот – взаимопроникновение личностей, единомыслие, я понял, вернее, до меня дошло, в какой нравственный тупик завело нас стремление во что бы то ни стало видеть выход наших теоретических построений в практику.
Читать дальше