Клиффорд Саймак - Театр теней

- Хорошо, допустим. Какой же тогда персонаж принадлежал ему?

Форестер раздраженно хлопнул ладонью по подлокотнику кресла.

- Ведь я уже говорил вам, Бэйярд, что не знаю, кто из них стоит за тем или иным действующим лицом Спектакля. Я пытался каждому подобрать под пару определенный персонаж, но безуспешно.

- Если б мы знали, насколько легче было бы решить эту загадку. В особенности...

- В особенности, если б нам было известно, какой из персонажей принадлежал Генри, - докончил Форестер.

Он встал с кресла и зашагал по кабинету.

- Ваше предположение относительно какого-то шутника, который якобы вывел на экран персонаж Генри, имеет одно слабое место, - сказал он. - Ну посудите сами, откуда этот мифический шутник мог знать, какой ему нужно создать персонаж.

- Прелестная Девушка! - вскричал Лодж.

- Что?

- Прелестная Девушка. Она ведь появилась на экране последней. Неужели не помните? Усатый Злодей спросил, где она, а Деревенский Щеголь ответил, что видел ее в салуне...

- Господи! - выдохнул Форестер. - А Нищий Философ поспешил объявить, что все наконец в сборе. Причем с явной издевкой! Будто хотел над нами поглумиться!

- Вы считаете, что это работа того, кто стоит за Философом? Если так, то он - тот самый предполагаемый шутник. Он и вывел на экран девятого члена труппы - Прелестную Девушку. Но если на экране собралось восемь действующих лиц, ясно, что отсутствующее - девятое - и есть персонаж Генри.

- Либо это и вправду чья-то проделка, - сказал Форестер, - либо персонажи по неизвестной нам причине стали в какой-то степени чувствовать и мыслить самостоятельно, частично ожили.

Лодж нахмурился.

- Такая версия не для меня, Кент. Персонажи - это образы, которые мы создаем в своем воображении, проверяем, насколько они соответствуют своему назначению, оцениваем, а если они нас не устраивают, вытесняем их из сознания, и их как не бывало. Они полностью зависят от нас. Их личности неотделимы от наших. Они не более как плоды нашей фантазии.

- Вы не совсем правильно поняли меня, - возразил Форестер. - Я имел в виду машину. Она вбирает в себя наши мысли и из этого сырья создает зримые образы. Трансформирует игру воображения в кажущуюся реальность...

- А память?..

- Думаю, что такая машина вполне может обладать памятью, - сказал Форестер. - Видит бог, она создана из предостаточного количества разнообразной точной аппаратуры, чтобы быть почти универсальной. Ее роль в создании Спектакля значительней, чем наша; большая часть работы лежит на ней, а не на нас. В конце концов, мы ведь все те же простые смертные, какими были всегда. Только что интеллект у нас выше, чем у наших предков. Мы строим для себя механические придатки, которые расширяют наши возможности. Вроде этой машины.

- Не знаю, что вам на это сказать, - произнес Лодж. - Право, не знаю. Я устал от этого переливания из пустого в порожнее. От бесконечных рассуждений и домыслов.

Но про себя подумал, что на самом-то деле ему есть что сказать. Он знал, что машина способна действовать самостоятельно - заставила же она Щеголя запустить индюшкой в Философа. А впрочем, то была чисто автоматическая реакция, и это ровно ничего не значит.

Или он ошибся?

- Машина могла выпустить на экран персонаж Генри, - убежденно заявил Форестер. - Могла заставить Философа над нами издеваться.

- Но с какой целью? - спросил Лодж. - Если бы у нее появилось такое качество, она держала бы его в тайне. В этом единственная ее защита. Мы ведь можем ее уничтожить. И скорее всего так бы и сделали, если бы нам показалось, что она ожила. Мы бы ее демонтировали, разобрали на составные части, разрушили.

Оба умолкли, и в наступившей тишине Лодж почувствовал, что все вокруг пронизано ужасом, но ужасом необычным. В нем слилось смятение мыслей и чувств, внезапная смерть одного из них, лишний персонаж на экране, жизнь под постоянным надзором, безысходное одиночество...

- У меня больше голова не варит, - произнес он. - Поговорим завтра. Утро вечера мудренее.

- Хорошо, - согласился Форестер.

- Хотите что-нибудь выпить?

Форестер отрицательно покачал головой.

Ему тоже больше невмоготу разговаривать, подумал Лодж. Он рад поскорей уйти.

Как раненое животное. Мы все, как раненые животные, расползаемся по своим углам, чтобы остаться в одиночестве; нас тошнит друг от друга, для нас отрава - постоянно видеть за обеденным столом и встречать в коридорах одни и те же лица, смотреть на одни и те же рты, повторяющие одни и те же бессмысленные фразы, так что теперь, столкнувшись с обладателем какого-нибудь определенного рта, уже знаешь заранее, что он скажет.