Виталий Севастьянов - Румбы фантастики

— Ого! — хрипло порадовался Лебедев. — Охотничье зимовье?

Игорь молчал. Потом он сбросил с плеч рюкзак, постоял несколько минут, разогнувшись и уперевшись ладонями в поясницу, которая, как видно, ныла у него не меньше, чем у Лебедева, и обернулся. Глаза его были угрюмы.

— Что, не узнаешь домик? А ты приглядись, приглядись!

Николай пригляделся. В очертаниях избушки было, что-то знакомое. И этот огород, весь в будылье, и позади такие же ветхие дома… Все тихо, мрачно. Только речушка играет и переливается…

Это была та самая заброшенная деревня, откуда они ушли ранним утром.

— Ну чем я виноват? — устало спросил Лебедев. Пуще усталости томила недоуменная обида.

— Это все из-за тебя, — проворчал Игорь, не оборачиваясь. Он был расстроен, как ребенок. — Это они нас водили. Твои приятели… Меня-то им с пути не свернуть, могли уж в прошлом году убедиться.

— Но ведь ты как раз и шел впереди! — воскликнул Лебедев.

— А им это без разницы, кто впереди.

— Но мы ведь шли по компасу…

Игорь нервно дернулся на лавке, но промолчал.

«О чем мы спорим! — ужаснулся Николай. — И ведь всерьез, всерьез! Удивительно, до чего не приспособлен мозг к рассуждениям о диковинном. Вроде и фантастику читаем, да и известно, что немало в жизни необъяснимого, а все-таки хочется каждое событие на полочку соответствующую положить, табличку повесить: вот так может быть, а вот этак — нет. Ну-ну, попробуй, — усмехнулся Николай про себя. — Никуда ведь не денешься: вон избушка, вон Игорь… а что за порогом?»

Кости ломило с непривычки, усталость то валила Николая в крепкий сон, то навевала дремотные видения, и всю ночь чудилось шуршание нити, старушечий шепот, словно бы пересчитывающий петли… Смутная тень растрепанной головы мелькнула перед лунным окном, и явь расплести от кружева сна было уже невозможно.

Наконец он вырвался из мучительной темной дремоты. За окном уже слегка брезжило. Спросонок Лебедеву показалось, что в тайге плачет вспугнутая птица. Но через секунду его пробрала дрожь, он узнал это переливчатое пение!

Как был, Николай выскочил на крыльцо и слетел со ступенек.

Она стояла там же, где и позавчера. Увидев Лебедева, умолкла. «Звала? Меня звала?» — не поверил он смутной надежде.

Он шел к ней тихо, будто подкрадывался. Камни в речке казались раскаленными.

— Это ты? — спросил он недоверчиво. — Ты… Как тебя зовут?

— Омсон-мама. — Говор ее был как песня.

— Мама?! — радостно засмеялся Лебедев. — Ну какая же ты мама? Ты девушка. Ты как цветок. Можно, я буду звать тебя просто Омсон. Какое имя!..

— Сегодня вы пойдете к Омиа-мони, — начала, было, она, но вдруг насторожилась, прислушиваясь. Блеск утренней звезды отразился в ее глазах, и у Лебедева перехватило дыхание. О чем она? Разве об этом нужно вести речь сейчас?

Он схватил ее за плечи. Перламутровое одеяние прошелестело что-то, будто усмехнулось. Омсон упруго изогнулась в его руках. И тело ее словно бы вытекло из его рук, он очутился стоящим на коленях, прижимая к себе мокрый валун, а Омсон не было.

Лебедев поднялся, машинально отряхнул на коленях джинсы. Опустив взгляд, чуть не вскрикнул: он стоял босиком на заиндевелой траве!

Голова еще кружилась. Он перемахнул речушку, быстро поднялся на крыльцо, только сейчас почувствовав, что замерз. Дернул дверь — и едва не уткнулся лицом в лицо Игоря.

Стало неловко, как нашкодившему мальчишке. «Видел он? Что он видел?»

— Душно, — предупреждая вопрос, выдавил Лебедев. — Не спится.

— Да, — Игорь опустил глаза. — Смотри-ка, заиндевело. Рано в этом году. Скользко по камням идти будет.

— По камням?

— Да, пойдем по руслу. Быстрее и надежнее. Уж реку-то они в сторону не свернут!

— А что же вчера там не пошли?

— Вчера! Откуда я знаю, почему вчера поперся в сопки? Будто в спину кто толкал!

Лебедев прошел в избу. Упреки ему уже порядком надоели.

— Ладно, слушай, — примирительно сказал вдруг Игорь. — Все дело в кедре…

В прошлом году мы делали передачу в одном старом нанайском селении. Чистое стойбище! Там жила старая сказительница, вроде… ну, вроде какой-нибудь нанайской Арины Родионовны. Интересная бабуля. Старая, как мир. Но больная. Снимали мы каждый день понемногу, потому что она быстро уставала, начинала задыхаться… И вот однажды пришли мы к ней, а ее нет. Ночью ушла в тайгу. Зачем, когда вернется? Домашние молчат, кто-то обмолвился: «Лечиться ушла…» Траву, что ли, целебную искать? Не отвечают. День, другой мы ее прождали. Режиссер норовистый, обиделся: уезжаем, все! Звукооператор ему поддакивает. А мне что? Ехать так ехать. Теплоход наутро, решил я пока побродить по окрестностям, пощелкать на слайды. Тайга осенью… Ладно, пошел. И, понимаешь ты, заблудился! Вовек со мной такого не бывало! Дело к вечеру, а я все блукаю. Будто водит кто-то, шутит. Набреду на знакомое место — ноги сами в другую сторону идут. Леший, думаю, нанайский играет со мной, что ли? Но, знаешь, не испугался, а разозлился. Да что, думаю, мне то село? Пойду, куда глаза глядят, авось, к реке выйду, и пусть хоть вся сила нечистая кругом бродит!