Петр Бобев - Опалы Нефертити

Крум замолчал. На это ответить ему было нечем. Но душа его бунтовала. Он не хотел признавать, что цвет кожи должен разделять людей. Почему они не делятся по цвету волос, по цвету глаз? Почему могут считаться равноценными блондин и брюнет, но не чернокожий, желтокожий и белый? Даже если белые более развиты интеллектуально. Разве ему не встречались белые, по своему умственному развитию не превосходящие самого примитивного туземца? А Крум изучал и психологию австралийских аборигенов. Часто в шутку, когда какой-нибудь опьяненный своим расовым превосходством гордец говорил ему о «дикарях», он вежливо просил того разъяснить ему структуру их брачных групп или их «примитивное», дьявольски сложное мировоззрение. Но настолько интеллигентного европейца он еще не встречал, а для дикаря это элементарнейшие познания, несоблюдение которых могло ему стоить дорого.

Бурамара прервал его размышления:

— Ты говоришь — дар! А я считаю —мука! Ты видишь только то, что перед твоими глазами в настоящий момент. А я вижу все: и то, что есть, и то, что было недавно, и вчера, и позавчера. Я вижу и то, что вскоре произойдет. Вот, смотри! Совсем недавно здесь пробежал молодой кенгуру. А за ним — две собаки динго. Они догонят его, потому что он слабый. Я вижу, как они его разорвут. Первой на него набросится самка, потому что самец прихрамывает и отстает. Вся степь кишит передо мной теми животными, которых я вижу, и теми, которых я не вижу. Взор мой затуманивается, голова идет кругом.

Полупустыня постепенно обрастала деревьями, действительно редкими, какими обычно бывают эвкалиптовые леса. Это скорее парки, а не леса. Среди красных эвкалиптов начали встречаться дубы, акации, отдельные бутылковидные и травяные деревья. На оголенных гребнях холмов, где не было достаточно влаги, стояли, ощетинившись, словно запущенные, неподстриженные живые изгороди, поросли кустарника — скрэба.

Бурамара показал пальцем.

— Дриандра!

Крум увидел небольшой куст. Кенгуру валлаби уткнулся мордой в цветы, росшие на нем, и слизывал с них нектар. Он знал от своей сестры, что так кенгуру опыляют растения. Удивительная страна Австралия. Один переселенец из Европы писал: «Здесь все наоборот. Рождество — во время жатвы. Большинство цветов не пахнут. Есть млекопитающие, которые несут яйца, и деревья, которые не отбрасывают тени. Движение на дорогах левостороннее. Зайцы — бедствие, а лисы — полезны. Млекопитающие опыляют цветы, как пчелы».

Наверное, и люди помогают опылению некоторых растений. Потому что, например, в цветах одного австралийского кустарникого растения — дорианте, собирается по ликерной рюмке нектара. Даже человек может этим утолить жажду.

Так же, как обитатели Олимпа, которые пили нектар, питались амброзией и становились от этого бессмертными. А почему же не бессмертны тогда аборигены, которые очень часто утоляют жажду нектаром дорианте?

Крум сам почувствовал, что это уже были не мысли, а начинался бред. Он вдруг понял, что почти всей тяжестью висит на плече своего товарища, и предложил ему сесть отдохнуть в тени эвкалипта.

Бурамара потащил его дальше.

— Не здесь! С него падают ветки.

Есть и такое дерево в Австралии. Другие сбрасывают с себя только листву. А эти — целые ветки, которые могут даже убить человека, раздавить грузовик.

Они отошли подальше. Крум улегся на землю. Забылся. И в забытьи снова увидел Скорпиончика и Билла Скитальца. Вот они! Гонятся за ним. С ножами. С пистолетами. Он бежит. Прыгает среди волн. Пытается взобраться на доску серфинга. А ему навстречу несется акула. Раскрывает пасть. Но нет, это уже не акула. Это Том Риджер. Он стреляет. Потом вонзает в рану туземное копье...

Проснулся он к вечеру. На западе солнце скрывалось за выщербленной скалистой громадой гор Радужной Змеи. На востоке лежала пустыня, над печальными просторами которой возвышались красные каменные глыбы, отбрасывая длинные черно-фиолетовые тени. Песчаная грудь пустыни была изрезана зловещими шрамами «криков» — пересохших речных русел, заполнявшимися наступающим мраком, который поднимался, как при наводнении, готовый выйти из берегов и залить весь мир. Под последними лучами солнца песчаные склоны светились, словно раскаленные угли, а в мареве над их пламенеющими гребнями переливалось многоцветное сияние.

— Пойдем! — прошептал Крум.

Они двинулись дальше. Вскоре солнце зашло. И сразу же на них дохнуло прохладой ночи. Освеженный ею, преодолев сотрясавший его ранее озноб, Крум заспешил, опираясь на плечо Бурамары. Он шел и не думал, куда идет. Бурамара не может заблудиться. Если бы Крум был один, он наверняка бы погиб. Но со следопытом он дойдет. Лишь бы добраться до лагеря раньше убийцы.