Григорий Салтуп: Лента Мёбиуса

Пьяненький Ы-Кунг'ол заливался радостным детским смехом, да все зрители смеялись, даже степенный Андрей Андреевич Рвинов, который за столом держал себя простым советским человеком и выпил наравне со всеми. Поэтому Семен Холуйко не стал перематывать и перезаряжать последнюю бобину...

Два дня вся бригада ловила оленей, и старший зоотехник Александр Семенович делал оленям прививки против "копытки".

Маут умели бросать только Иван Ефремович и молодой красавец Юра, чукча по национальности, а Борис и Семен Холуйко подводили пойманных олешек на уколы.

Андрей же Андреевич давал ценные указания и следил за тем, чтоб олени, получившие прививку, не перебегали в стадо, где оставались не привитые олени.

Вечерами он читал лекции по сорок пять минут каждая: одну о международной обстановке, вторую - о правах и свободах советских граждан, в которых он убедительно, как дважды два, доказывал, что у нас-то лучше, чем у них. Негров у нас не угнетают, индейцев в резервациях не держат, о наркомании, проституции, коррупции и о других социально чуждых явлениях у нас и речи быть не может, и вообще, вся картеровская администрация связана с мафией, что даже была вынуждена признать их продажная буржуазная пресса...

Выбрав момент, когда поблизости не было идеологического активиста, Иван Ефремович рассказал начальству о налете на стадо вертолета пограничников и убийстве двух важенок.

Александр Семенович неторопливо достал платок, задрал сетку накомарника, промокнул слезящиеся глаза и сердито спросил у Бориса Васильевича:

- Ты, Самохин, или как там - Синяхин?..

- Самохин.

- Ты тоже видел? Подтверждаешь?..

- Видел. Вертолет видел, а самих пограничников - нет.

- Бортовой номер записали?

- Нет...

- Ну-у, братцы. То ли было, то ли нет, еще баба надвое сказала; а с погранцами нам никак нельзя ссориться. Они нас все же охраняют, бдят границы нашей Родины. И паспорт у тебя, Самохин, не в порядке, хотя и не пограничников это дело, штамп в милиции тебе будут ставить, но вдруг до них дойдет, что ты без разрешения в погранзону въехал?.. Да, кстати, как ты здесь очутился?

- С похмелья занесло

Невнятно пробурчал Борис Васильевич, прекрасно понимая абсурдность своего объяснения.

- Да-а-а! - Многозначительно протянул Александр Семенович и погрозил Борьке толстым, как сарделька, пальцем: - С похмелья чего не наделаешь! А нарушение паспортного режима в погранзоне, - это год "химии", как минимум, если ты раньше не сидел.

- Бог миловал.

- Так что, братцы, о вертолете погранцев забудьте. Замнем для ясности... А с пропавшими важенками мы вот что сделаем: составим акт, что от стада откололось семь голов, дикие олени их сманили. Ясно?.. Ты не кривься, Иван Ефремович, так надо. Директор приказал. В совхоз опять ревизоры понаехали, опытные, шкурку неблюя от пыжика отличать научились, им пыжик подавай. Директор сказал, чтобы лектор областной с твоего стойбища не уехал обиженным, авлакана* ему надо забить да десять камусов его жене на унтайки... Что ты кривишься, Ы-Кунг'ол? Что ты кривишься? У тебя телят по восемьдесят голов на сто важенок, а в бригаде Дэр-пина и сорока не наберется! Так что нельзя жадничать, Иван Ефремович. Человек к тебе в стойбище за шестьсот верст приехал, обо всем рассказал, а ты ему хора** подсунуть хочешь? Нехорошо, Иван Ефремович, ей-богу, нехорошо!

- Дэр-пин, однако, лодырь. Геолог рядом, спирт много. Не любит за олешками бегать. Бакари*** бережет, не истопчет.

- Ладно! Спирт мы вам оставим, так и быть. Два литра. Директор выписал. У него за всех голова болит. Умный мужик.

Александр Семенович возвел в небо свой палец-сардельку:

- А ты, Самохин, работай хорошо, слушайся Ивана Ефремовича. В октябре пригоните стадо на оленебазу, расчет получишь. За три месяца тысячи полторы начислим, если, конечно, хорошо работать будешь...

* Авлакан - не гулявший олень-самец, его мясо считается самым вкусным.

** Хор - олень-самец, мясо в пищу не употребляют.

*** Бакари - высокие полу сапоги - полу штаны до самого паха.

После отъезда гостей Иван Ефремович и Борис Васильевич почти двое суток пили спирт, да сутки отлеживались, полуголодные. Для себя костер не жгли, не то чтобы олешек гнилушками окуривать, не до того

Когда старший зоотехник составил акт о списании семи оленей, четырех стельных важенок и трех авлаканов и дал подписаться Борису Васильевичу Самохину, что-то поначалу шевельнулось в нем, в Борисе Васильевиче, не то чтоб смущение или совесть, а так, неопределенное гадливенькое чувство, которое он в себе погасил заповедью Кронида Собакина: "Не я один, нас рать!"