Леонид Смирнов - Демон «Кеплера»

Карлуша Эдельфри по-детски причмокивал во сне. Очень не хотелось его будить, но ничего не поделаешь… Могучие моторы десантных барж рокотали действительно усыпляюще. Странно, что я не последовал примеру моего адъютанта. Перед началом операции каждая минута сна на вес золота. Мне ведь предстоит думать, много думать, а не скакать по буеракам, пуляя в живые мишени.

— Подъем, — тряхнул его за плечо. — Подъем!

Но Карлуша только морщился, отпихивался, будто в пантомиме, — так, что я на мгновение даже засомневался, не притворяется ли. С него ведь станется…

— Пожар!

Карлуша вскочил. Это было запретное слово. Зря я это, право, зря. Карлуша был встрепан, озирался испуганно. Огня не увидел и быстро успокоился. В свое время Эдельфри потерял в огне всю свою семью. Огнеметчики пресвятого Селяха подожгли офицерские общежития в столице. Сгорело всего два дома, но для Карлуши — весь мир.

— Приготовиться! Через пять минут десантирование! — объявил по трансляции командир «толстобрюхого».

Люди в отсеках зашевелились. Кто-то незлобно чертыхнулся, кто-то потягивался, разминал затекшие ноги. Карлуша оправил амуницию, натянул на лысину десантный шлем, и тот разительно изменил его лицо: оно стало маленьким (в обрамлении надутой кожи надбровников), остались одни глазки, дырки носа и пухлые губы. Какое-то поросячество. Карлуша подмигнул мне. Я тоже натянул шлем. Подошел капитан, старший по барже, отдал честь, доложил:

— Генерал, личный состав к высадке готов.

— Отлично. Дайте мне связь с другими баржами.

На других «толстобрюхих» тоже оказалось все в порядке. Иначе и не бывает в спецчастях.

— По кабинам! — гаркнул я (в первый раз за полет по-настоящему, по-генеральски).

Кабины были тесными и весьма ненадежными на вид. Но я — то знал, что они многое способны выдержать. Самое страшное, что можно получить при посадке, — это пару синяков.

Снова раздался голос командира «толстобрюхого», он выполнял свою последнюю обязанность:

— Напоминаю: парашюты выбрасываются автоматически. Однако следите за сигнальной лампой. Если вспыхнет красная — дергайте за аварийный рычаг. Старшие по кабинам следите за временем. Если через четверть минуты после выброса нет ни толчка, ни красного огня — тоже немедленно дергайте.

Техники проверили, хорошо ли задраены люки кабин. Пуск! Ш-ш-шар, ш-ш-шар, ш-ш-шар! — скользнули полозья к разверстому десантному люку. Кабины одна за другой вылетали под днище баржи и выстраивались в цепочку. Ветер с пронзительным свистом обдувал их. Я, как и все десантники, смотрел на часы, считал секунды, то и дело переводя взгляд на контрольную лампу щитка и подсвеченный фонарем черный рычаг с сорванной пломбой.

Меня ударило по ногам, прижало к полу. Люди вмиг повеселели, напряжение как рукой сняло. Заговорили, хоть и негромко, и голоса тут же слились в успокаивающее бормотание. Теснота в таком полете даже приятна. Каждый раз чувствую себя молодым. Когда ты в одной связке, возникает какое-то особенное ощущение единения, общности с этими молодыми парнями в маскировочных костюмах.

— Хочешь тоника? — спросил меня Карлуша, протянул термос.

Я не ответил, потому что вдруг почувствовал тяжесть на сердце. Первый раз в жизни. Потом стиснуло со страшной силой и уже не отпускало. Я так и не испугался — лишь удивился. В глазах стало темнеть. Я хотел сказать об этом адъютанту, но не смог раскрыть рта. Эдельфри уронил термос. Обрушилась темнота…

Итак, судя по всему, я — андроид. И даже, если хотите, робот. Пусть… Пусть для вашего спокойствия я буду роботом. Не суть важно.

Меня часто спрашивали во время обучения: «Что это значит быть роботом?» Я пожимал плечами. «Ну, все-таки, что ты чувствуешь? Как себя самого ощущаешь?» — «А черт его знает», — отвечал я до тех пор, пока не посмотрел одну старинную кинокомедию. И с того дня я стал дотрагиваться до левой половины головы, говоря: «Вот тут я — человек», затем — до правой половины: «А тут — робот». Одни люди смеялись, другие — хмурились и даже ругались про себя. Для меня это стало чем-то вроде теста на чувство юмора. Любопытно все-таки попробовать сапиенса на зуб…

Меня создали по образу и подобию одного типа. Человека, разумеется. Скажу по совести: не нравится он мне, хоть режь. Однако сам себе я нравлюсь. А еще говорят: яблочко от яблони… Мой учитель Виктор Ступин сказал однажды: «В тебя запихнули все хорошее, что можно было взять от этого человека, а уж все остальное — дозаправили до комплекта — от робота». Что касается моего тела, то оно, конечно же, металло-керамическое. Прямо скажу: всем на зависть тело.