Александр Карпенко: Ядовитая корова

— Здравствуй.

— Здравствуй.

— Это тебе.

— Спасибо. Терпеть не могу цветов.

— С каких это пор? Еще вчера ты пищала от восторга. Я чего-то недопонял?

— Да. Это было вчера.

— А сегодня?

— А сегодня нет.

— Что, ОН там?

— Нет. ОН уже три года там не появляется.

— Ну, мать, что ж ты со мной в передней беседуешь? У тебя ГОСТЬ?

— Кроме тебя у меня гостей не бывает, ГОСТЬ у меня только ты.

— Так ОН, значит, хозяин?

— Нет. Никого там нет. Кроме беспорядка.

— А-а, боишься, беспорядок увижу. Ты этого не любишь…

— Усвоил. Вижу. Но опять мимо. Беспорядок специально для тебя. Неделю старалась.

— Слушай, у тебя мухи есть?

— Нет.

— А комары?

— Тоже нет.

— А моль? Моль есть?

— Что за…

— И молью, вижу, тоже бог обидел. Я знаю что с тобой, старина. Тебя укусила ядовитая корова, которая летает по твоей квартире вместо комаров, мух и моли — природа не терпит пустот.

— Самая большая пустота в квартире — я.

— Пустота большой не бывает. Она бывает пустой. Самая пустая пустота.

— Все равно — я.

— Значит корова в тебе. Изнутри. И кусает тебя раз в полгода. Верно? Сегодня ведь маленький юбилей — полгода со времени нашего знакомства. Тогда ты такая же укушенная была: «Я соблазнением малолетних не занимаюсь». Ну и как насчет юбилея? Я даже наелся перед тем, как к тебе идти — дату нужно отмечать чем-то особенным…

— Какую дату?

— Полгода, мать, полгода!

— Не ори. Слышу. Не понимаю. Я в свое время в одиночку это дело отметила. Когда сорок дней было.

— Понял. И тем не менее без объяснений не уйду. Знаю, знаю, помню, что договор был без выяснения отношений расставаться, но, если хочешь знать, уязвлен. Ущемлен.

— Ну проходи. А то беспорядка не повидаешь. Обидно будет — так старалась.

— Ой, мать, как здорово! Прямо фестиваль. Вот это и есть юбилей, мать. Я знаю — это твой подарок. А то все время как в музее — тишь да гладь, чихнуть страшно, а то микробы заведутся. Я и не предполагал, что у тебя может быть так уютно. О да — это праздник!

— Это не праздник. Это солдатский бардак. Ты путаешь божий дар с яичницей. Кстати, молодец, что поел. Я ничего не готовила. НИЧЕГО.

— Ну и ничего. Правильно. Лишь утром чашка кофе и больше ничего. Кроме ветчины, разумеется. Видишь, мать, стихи пишу. Видно от большой любви.

— Стихи хреновые. Желудочные.

— Так…

— Так.

— Вот и я говорю: так.

— Так-так, и как там у тебя… перетакивать не будем.

— Не у меня. Народная мудрость. Но могу я знать — почему?

— Можешь.

— Так почему?

— Нипочему. Ты мне больше не нужен.

— Нет. Нужен. Ты и сама знаешь, что нужен. Тебе надо всегда о ком-то заботиться. Я, по-моему, с удовольствием полгода играл эту роль. Старательно играл. Очень старательно. Специально не ел, чтоб аппетит настоящим был. Не брился.

— Знаю. Ну и что?

— Как что? Ты погибнешь без объекта внимания. Если тебе не будет о ком заботиться…

— Мне будет о ком заботиться.

— Ах, вон оно что! Кто-то аккуратнее…

— Аккуратнее.

— …сытее…

— Сытее.

— …чище…

— Чище.

— …лучше…

— Лучше.

— …старее…

— Подло.

— Прости, сорвалось.

— Нет. Никогда.

«…и этот, более простой, по сравнению с предыдущим, тест, проводится так: на чистый участок кожи наносится препарат, затем ланцетом кожа надрезается (по типу реакции Пирке) и облучается ультрафиолетом. Результат бывает виден по истечении двух с половиной-трех месяцев. Ускорить этот процесс, как и в предыдущих методах, пока не представляется возможным. Если ген „эрент“ имеется, остается светлое пятно, цвет которого представлен на этой таблице. Слайд, пожалуйста.

На сегодняшний день из ста шестидесяти трех тысяч восьмисот двадцати тестированных — зеленовато-желтое пятно имеется только у одного. Цвет остальных пятен был установлен теоретически. Характерно и то, что работать ген может только в случае выпадения в гомозиготу икс и игрек хромосомы, то есть у мужчин. У женщин даже в гомозиготе ген блокируется, что видно на схеме…»

«Мишутка, заходила интересная девочка, почти дитя, оставила тебе сие послание, писаное душою оной. Не погнушайся, уважь. Ключ с собой не забирай — отдай дежурной. Вернусь поздно и не один. Будь добр. Славик.»

«Миша, Вы, вероятно, меня не распознаете среди окружающих — я просто одна из толпы. (Простите за обращение на „Вы“ — в жизни мы на „ты“, но я так привыкла обращаться к Вам мысленно). Не стройте предположений по поводу моей личности — Вы все равно не догадаетесь — в жизни я иная. Пишу Вам с одной лишь целью — признаться в своей любви к Вам. Это чувство так давно властвует над моей душой, что сдерживаться нет больше сил да, если честно, и желания. Мое объяснение с Вами в устной форме невозможно, к тому же Вы в должной мере не знаете меня, а попадать в глупые ситуации мне что-то уже не хочется. Вот так разряжусь, а после посмотрю на Вас, когда Вы будете всматриваться в лица окружающих Вас девушек и гадать — не она ли? Посмотрите и на меня, но отведете взгляд с мгновенным „не она“. А мне ничего другого и не надо. Я не хочу сближения с Вами, потому что с ним придет привыкание, а затем и разочарование. Пусть Вы останетесь в памяти моей как что-то (кто-то) очень чистое, эфемерное и взъерошенное. Может быть мне повезет и по теории множественности существований доведется быть с Вами в следующей жизни. А в этой, видно, не судьба. Люблю Вас. Прощайте.»