Елена Грушко: Золотая рыбка

А где-то там, в заповедных уголках, притоплены Ромкины сети. И серебряное стадо рыбы, может быть, уже бьется в них. Найти бы их — да на дно, на дно, чтобы не всплыли, чтоб не увидел их никогда Ромка, чтобы не мотался больше ночами по амурским протокам…

Ольга вскочила, схватила весло и, тяжело отталкиваясь, отвела лодку, все еще мотавшуюся у берега, на глубину. Ватник свалился с нее, она подобрала его, набросила на плечи, застегнула у горла на одну пуговицу. Ватник был испачкан бензином. Ольга брезгливо сполоснула руки, возле бортов лодки поплыли жирные радужные пятна. Лодку беспорядочно качало и поворачивало. Ольга неловко цеплялась за борта, тупо глядя на колышущийся берег. Она сама еще не понимала, что хочет сделать. Лодка поворачивалась носом к стремнине. Ольга села и со злостью дернула веревочную петлю, запуская мотор.

Лодка стала на дыбы. Движением точно бы взрезало пласт льда, такая нахлынула прохлада. Ольга снова скорчилась под сырым ватником, словно ей было все равно, куда понесет ее ошалелая от свободы лодка.

Денива, извиваясь своим непривычным, показавшимся таким неуклюжим, телом, сделала несколько неуверенных движений. Абориген сонно смотрел на нее. И тут Денива почувствовала опасность. Опасность была прежде всего в том, что она не разгадала аборигена! Он вовсе не был туп — он был крайне утомлен. Денива внезапно ощутила веяние смерти, знакомое по расставанию с Матерью. Смертельной была его усталость. Казалось, замедленные движения отнимают его последние силы. Но неожиданно он с явной угрозой метнулся к Дениве — та едва успела отпрянуть, слегка колыхнув какое-то растение, в котором, как она мимоходом отметила, вообще было не уловить следов разума — только невнятные ощущения.

А еще опасность была в том, что Денива почувствовала приближение многих других аборигенов. До нее донеслись волны единого напряжения, владевшего ими. Далее последовал миг испуганного изумления, когда она уже увидела их. И Денива — рожденная в одиночестве вечная одиночка — впервые поняла, как она слаба и как велика упорная сила множества.

…Те двигались в непроницаемой тишине, напирая друг на друга, словно последние подгоняли первых, и серебристые тела многих из них были покрыты ранами. Их единство и целеустремленность были угрозой для Денивы, но она, словно завороженная, двинулась с ними, в том же направлении, в том же ритме, потому что, проникнув в истоки их стремлений, она поняла, какая всевластная сила ведет их, — ведь тот же порыв вел Мать через космос к Джеране, инстинкт продолжения жизни. И даже их тела перестали казаться ей безобразными.

Околдованная силой, ведущей эту серебристую стаю, Денива напряглась, как будто принятая ею невзрачная оболочка уже сроднилась с нею и как будто она, незрелая золотистая капля, тоже готова к продолжению рода… И, пребывая в этом счастливом состоянии, она не сразу заметила, как ровное, мощное продвижение вперед нарушилось, словно бы наткнувшись на преграду. Окружающие заметались, толкая Дениву, она тоже растерялась, словно испугалась возвращения к одиночеству, потери чувства единения со многими, в чем-то схожего с великим родством, связывающим всех разбросанных в космосе сестер с Длугалаги. В гуще бестолково кружащихся тел она вновь была одна, словно в окружении космической пустоты. А потом началось нечто страшное: чужая, неопределимая, неразумная сила смешала их всех в некое бьющееся, трепещущее месиво и грубо, неостановимо повлекла куда-то вверх.

Ольга гоняла лодку то по фарватеру, то беспорядочно ныряла в протоки, словно надеясь вспомнить те места, куда привозил ее Ромка, но все протоки казались похожими одна на другую. Она надеялась, что, может быть, случайно найдет что-нибудь… Ну и что тогда? Даже если ей удастся определить хотя бы один из Ромкиных добычливых уголков, что будет дальше? Разве приведет она туда рыбинспектора? Нет. Не сумасшедшая же! Разве покромсает сети ножом? Нет. И ножа нету, и Ромка потом не постесняется — так влепит… Удивительно: два самых близких человека, а говорят на разных языках: она — горожанка, случайно попавшая в прибрежное село и рвущаяся обратно, он… Для тебя, скажет, идиотка, для тебя же стараюсь! Да то-то и оно-то, знает Ольга. Старается для нее! А понять друг друга — этого им не дано. Неужели не дано?..

Она с ходу выгнала моторку на гладкий песчаный берег и сошла. Слезы точили изнутри. Она легла на горячий серый песок под тальниками, прикрывшись ватником теперь уже не от холода, а от разогревшегося солнца. Спасибо, оно изредка застилалось длинными перьями облаков, которые нещадно трепал верховик. Августовский напористый ветер песчинки с берега не вздымает, а так перепутает кроны, что сразу ясно: близка осень, и разор в убранстве деревьев, и сумятица туч… Пока же светило солнце, и млело небо, и тугой ветер надувал листву зеленым парусом, и Ольга, зажмурившись, еще долго, долго слушала его голос, пока не уснула.